У Билли есть хреновина - [20]

В ту сторону, где мы засекли монстра.

Беспомощно оглядываюсь на заросли, сквозь которые прорубался. Я выбрал оптимальный путь, расширив узкое место. Девочка могла просочиться низом, пригнувшись. Бежать назад, искать следы? Затоптал ведь.

Билли осматривает пень, едва не обнюхивает его. Потом выводит карту и дает максимальное увеличение. Солнце мешает смотреть.

– Сделай тень, командир.

Я поворачиваюсь спиной к солнцу. Билли набрасывает карту мне на грудь и впивается в нее глазами.

– Не-а, – говорит он наконец. – Не то разрешение. Пень есть, стрелок не видно.

– Нашли что-то? – интересуется лейтенант.

– Когда делали карту болота?

– Ей ровно неделя.

– Изменения не вносились? Тогда посмотри вот это место… – Я диктую координаты. – Тут пень стоит. Мне нужен его срез как можно крупнее и четче.

– Сейчас попрошу экспертный отдел, у них графика хорошая. А чего там, на пне?

– Отпечаток ботинка Нейла Армстронга, – говорит Билли. – Маленький шаг одного человека.

– Ну покажите… – канючит лейтенант.

– Работай, белый парень, солнце еще высоко! – мстительно советует Билли.

Мы стоим и молча глядим друг на друга черными светофильтрами масок. Мы почему-то больше не боимся ни болота, ни страшного дерьма с зубами.

– Могла бы оставить автограф, – замечает Билли.

– Стрелки не для спасателей нарисованы. Плевала она на них. Ты что, забыл Сару? Гениальную девочку с «зеленой рукой», которую даже родители считали малость чокнутой? Лес, болото – ее, как говорится, «тайная комната». Она оставляет знаки только для себя. Черт, ну почему я не подошел ближе ни к одному из пней, что нам попадались?! Их было-то штуки три-четыре. Наверняка на каждом разметка…

Билли неопределенно мычит и смотрит по той стрелке, что ведет к логову монстра. Направление указано совершенно точно.

– Ну, пень, – говорит лейтенант.

– Давай сюда картинку!

Я приказываю так жестко, что лейтенант, которому очень хочется сказать: «Только в обмен на вашу», мигом пересылает мне изображение.

Ну, пень. Без знаков. Я сравниваю картинку с реальностью и вижу: срез нашего пня слегка отчищен, словно наспех обметен рукавом.

– Теперь гляди, что здесь.

Навожу объектив кома на пень. В наушниках дружный вздох – вокруг лейтенанта, небось, весь участок толпится.

– Не могла автограф оставить, мать ее! – в сердцах рычит лейтенант.

Билли понимающе хмыкает.

– Левая стрелка упирается в локацию существа, которое мы засекли, – объясняю я.

– Итак, – резюмирует лейтенант. – Что у нас есть? Не позднее семи дней назад кто-то разрисовал пень маркером. Что это доказывает? Ничего. Что я могу сделать? Исключить из числа подозреваемых спасателей и Сэйера. Думаю, пяти минут хватит. Отдыхайте пока.

– Образец почерка Сары найдите, – советует Билли. – Это всего лишь стрелки, конечно, но вдруг?..

– У нынешних детей нет почерка, – бросает лейтенант. – Но я попробую.

– Почерк, он и в Африке почерк, – бормочет Билли сконфуженно.

Тут я с ним согласен. У детей больше нет повода вырабатывать почерк, их всего лишь обучают на всякий случай писать от руки. Но дети по-прежнему рисуют маркерами и что-то калякают на бумажных поздравительных открытках к Рождеству. Умеют расписываться. Так что зацепка есть. Хотя… Это всего лишь стрелки, конечно.

Билли ходит вокруг пня.

Я стою и борюсь с желанием попросить его перестать.

Билли садится на пень. Просто садится задом. Разваливает пень до основания, падает на спину и лежит, задрав длинные ноги.

Черт знает, какой реакции он ждет от меня, но я молчу. Потом выключаю на коме пятую линию – так, чтобы он видел. Билли повторяет мое движение.

– Честное слово, – лепечет он, – понятия не имею, чего я натворил и зачем! Вот честное слово, Ванья, хлоп мою железку!

– Уничтожил материальное вещественное доказательство, вот чего. Сделал картинку непригодной к представлению в суде. Без этого пня она всего лишь картинка. Вставай, придурок.

По идее, надо бы мне впасть в бешенство. Но как-то лениво. Ну, толкнула Билли на пень задницей то ли воля Вселенского Разума, то ли избыточная дурь в голове. Что мне теперь, объявить ему дисциплинарное взыскание? Кстати, это мысль!

– Поднимайся, дубина, – говорю. – И молчи о том, что сделал. Объявляю тебе дисциплинарное взыскание – сгоняешь мою «тэшку» на мойку. Осознал? Все, я втыкаю пятую кнопку обратно.

Билли встает, отряхивается, глядит на пень, сокрушенно мотает головой. Но я не чувствую, что ему очень уж стыдно.

Мы иногда вытворяем необъяснимое. С тех пор, как надели на шеи камушки – случается с нами такое. Редко, но метко. Мы совершаем поступки, нас самих поражающие. И всегда это вроде предвидения.

Помню, Билли драку на пустом месте затеял. Первый и единственный раз в жизни. Парня, которого он нокаутировал, в больнице сунули под томограф и опухоль нашли. Которая через годик без диагностики уже неизлечимая была бы.

Или вот еще, машину Билли взломал. Топал вечером по городу, почти не пьяный, в темном переулке вскрыл чей-то «Форд» и голыми руками подключил срезанный автопилот. Тут я, конечно, привираю, не совсем голыми, у таких, как мы, всегда отвертка в кармане. А назавтра в этом «Форде» бежит с места преступления киднеппер. Его сажают на автопилоте и хватают тепленьким. Жертва толком испугаться не успевает. И поди докажи, что с копов причитается.