У арабов Африки - [11]

Но все это мы узнаем потом. А пока что, наконец завершив все формальности, мы садимся в автобус и едем через тунисско-ливийскую границу. Многие из нас впервые пересекают по земле границу между двумя государствами. Они с любопытством оглядываются, но особых перемен не чувствуют. Вокруг та же земля (вернее, тот же песок), те же кактусы, та же альфа.

Мы въезжаем на знаменитое шоссе Тунис — Египет, которое было сооружено итальянскими колонизаторами накануне второй мировой войны. Как известно, Муссолини собирался использовать Ливию в качестве плацдарма для захвата Туниса и Египта с целью превращения Средиземного моря в «итальянское озеро». Но войскам дуче пришлось не столько наступать, сколько отступать по выстроенному ими шоссе.

Дорога однообразна: справа мелькают редкие селения, слева иногда показывается море. Местами пейзаж напоминает южную Украину: растрепанные кипарисы, обрамляющие шоссе, похожи на пирамидальные тополя (особенно при заходе солнца), жара здесь в январе не сильнее нашей в июне, летящая из-под колес автобуса пыль и смахивающие на мазанки белые домики кажутся «своими», совсем не «заграничными». Но вот нас обгоняет американский военный грузовик. На задней стенке кузова — выразительная надпись по-английски: «Жизнь так прекрасна! Езди медленнее и живи!» Вскоре попадается второй грузовик с еще более лирической надписью: «Папочка, не спеши! Мы ждем тебя!» Вряд ли, однако, эти надписи оказывают какое-либо воздействие на янки, привыкших к езде с бешеной скоростью.

Приметы Ливии постепенно обнаруживаются все больше и больше. Теперь уже видно, что наряд местных жителей кое-чем отличается от тунисского. В частности, у многих ливийцев на голове не шешиа (хотя немалая часть горожан еще носит высокие турецкие фески), а «кобус» — белая шапочка, имеющая форму усеченного конуса. По иному выглядит и верхняя одежда, которая на первый взгляд представляет собой нечто вроде длинного балахона. Подробнее мне удалось рассмотреть ее позже, при посещении Сабраты. Я спросил там стоявшего в стороне привратника, как называется его одеяние. «Холи», — равнодушно ответил он, всем своим видом показывая, что уже давно привык к ненужным вопросам праздного племени туристов. Вопрос, однако, не праздный. Ливийское холи не похоже ни на магрибские бурнус или гандуру, ни на египетскую галабию. Холи — это род широкого и длинного наглухо застегивающегося плаща или накидки, в которую ливийцы умеют довольно изящно драпироваться.

Еще одна примета Ливии — пахота на верблюдах. Правда, нам довелось побывать только в западной части страны — в Триполитании, но, очевидно, эта картина типична для всей Ливии. В Тунисе ничего подобного мы не видели.

Верблюды в Ливии, как и во всякой стране, большую часть территории которой занимает пустыня, во многом выручают человека. Они заменяют арабу и носильщика, и автомобиль, и трактор, не говоря уже об употреблении кочевниками верблюжьего молока, мяса и шерсти.

Очутиться в обществе верблюдов с непривычки жутковато. Нам довелось испытать это ощущение на верблюжьем рынке в Зуаре. Гид, приведя нас на рынок, куда-то ушел, и мы на короткое время оказались предоставлены самим себе. Со всех сторон смотрели на нас надменные морды «кораблей пустыни». Некоторые из них тянули к нам мускулистые шеи, словно собирались пожевать наши воротнички или головные уборы, другие, настроенные более агрессивно, как нам казалось, вот-вот должны были начать плеваться. Ощущение неловкости усиливали настороженные взгляды столпившихся вокруг нас хмурых бедуинов в груботканых холи и запыленных бурнусах. Однако постепенно лед растаял, и один из бедуинов при посредничестве наконец появившегося гида даже разрешил сфотографировать двух своих верблюдов. Это следовало рассматривать как знак расположения, ибо в Ливии, стране с глубоким и прочным влиянием религии, фотографироваться не любят: ортодоксальный ислам, как известно, запрещает любые изображения живых существ.

Много интересного можно увидеть из окна автобуса: автомобили новейших марок и стада овец, глухие степы вокруг американской военной базы Уилус-Филд и работающих на полях крестьян в холи и громадных тюрбанах, закрывающих от жары не только голову, но и шею, уши и даже щеки. Как и в Тунисе, каждый крестьянский участок огражден зарослью кактусов или невысокой глинобитной стеной. Отрадно, что почти так же, как в Тунисе, повсюду много школьников и школьниц в форме.

Но наряду с отрадными впечатлениями от Триполитании у нас остались и менее приятные воспоминания. Это относится, в частности, к поездке в Гариан — небольшой городок в нескольких десятках километров к югу от Триполи.

Дорога вначале петляет по солончаковой пустыне, затем начинает причудливым серпантином карабкаться вверх, на широкое и высокое плоскогорье, нависающее над пустыней подобно гигантской ступени. Шофер автобуса ловко маневрирует по гудронированному серпантину. Подъем очень крутой, взглянуть вниз — дух захватывает. Наконец, взобравшись на плоскогорье, едем опять по ровной дороге. Вокруг, как и до подъема, плоская равнина с редкой растительностью, кое-где попадаются пашни с медленно двигающимися на них крестьянами в тюрбанах и впряженными в соху верблюдами. Но вот на отдаленных холмах показались какие-то точки. «Это пещеры, покинутые их прежними жителями», — говорит гид. Мы въезжаем в Гариан, небольшой, бело-оранжевый, расположенный как бы на наклонной плоскости. Где-то здесь есть «леди Гариана» — демонстрируемая туристам за плату карта Северной Африки, выполненная на скале в виде лежащей женской фигуры. Мы, однако, не выражаем желания увидеть эту дежурную туристическую достопримечательность, и тогда нас ведут в пещеры.