У алтаря - [33]

— Отец Бенедикт давно превзошел и твои, и мои ожидания, — насмешливо ответил прелат. — В три месяца своего пребывания у отца Клеменса он сделался настоящим апостолом среди горного населения. В Р. стекается масса народа, Бог знает откуда, для того только, чтобы видеть и слышать отца Бенедикта. Он действительно проповедует поразительные вещи, и нужен только небольшой толчок, чтобы он открыто перешел на сторону противной нам партии, которая с радостью признает его своим.

— Господи, Твоя воля!.. — воскликнул граф. — Зачем же ты допустил это? Отчего не остановил его вовремя?

— Потому что не подозревал всей опасности. Я всегда считал Бенедикта ненадежным, но никак не ожидал, чтобы он так быстро прославился, приобрел такое влияние.

— И ты ничего не предпринял?

— Все, что можно было сделать, сделано, но слишком поздно. Бенедикт успел бросить искру в сознание народа. Я очень долго щадил его, отчасти ради тебя, отчасти из-за себя, так как мне хотелось сохранить для монастыря талантливого человека. В первый раз в жизни я совершил ошибку и жестоко наказан за нее.

— Что же собственно сделал Бруно? — с тревогой спросил граф. — Когда я уезжал, ты был вполне доволен им.

— Да, сначала. Его первые проповеди были блестящи, правда, может быть, слишком смелы, но я этого и желал. Наша обычная манера проповедовать очень устарела; теперь больше, чем когда бы то ни было, нам нужны энергичные, пылкие ораторы, умеющие так подействовать на народ, чтобы он продолжал видеть в нас своих могущественных, сильных друзей, на которых он всегда может опереться. Бенедикт обладает именно таким даром действовать на массы. Я с большим интересом следил за его успехами, но он зашел слишком далеко. Несколько раз я предостерегал его, но мои предостережения не действовали. Я решил отозвать его, но в последний праздничный день он сказал такую проповедь… такую… — прелат остановился, не находя нужных слов. — Надо быть безумным, чтобы проповедовать такие вещи, ведь он не мог не знать, что губит себя…

— Что же, он произнес что-нибудь против католицизма? — встревоженно спросил граф.

— Хуже! Его проповедь была чисто революционной пропагандой. Местные жители и так представляют собой дикий, необузданный народ, как вообще горцы. Постоянная борьба с тяжелыми условиями жизни в горах вырабатывает в них протест против тех, кто стоит выше их, даже против духовенства. Ограниченный и слабовольный Клеменс дал своей пастве слишком много свободы, а тут еще революционная проповедь Бенедикта. Мы здесь всеми силами стараемся сдерживать непокорных, число которых растет, а там, в горах, проповедуют полное неуважение к духовенству.

Прелат поднялся с места и с необычным волнением стал ходить взад и вперед по комнате.

— Что же ты решил сделать с Бруно? — спросил граф, внешне равнодушно, но в то же время с большой тревогой следя за каждым движением брата.

— Естественно запретил ему читать проповеди и вызвал сюда для объяснений. Я убежден, что он исполнит мое приказание и на днях явится в монастырь. Принять более решительные меры я пока не могу. Горцы в своем фанатическом обожании Бенедикта ни за что не выдали бы его, если бы, конечно, подозревали, что ему предстоит.

Граф вздрогнул при последних словах настоятеля и сдавленным голосом спросил:

— А что ему предстоит?

— То, что полагается по монастырскому уставу. Бенедикт подлежит духовному суду и будет принужден испытать всю его строгость.

— Брат, ты ведь не станешь…

— Чего я не стану? — перебил графа настоятель, останавливаясь перед ним. — Неужели ты думаешь, что я могу и теперь защитить Бруно? Для тебя, конечно, не существует ничего невозможного, раз дело касается твоего любимца, Оттфрида ты никогда не любил.

Граф молча отвернулся.

— Я понимаю, — продолжал прелат, — что ты не чувствуешь никакой привязанности к графине, — ты женился на ней только для того, чтобы увеличить блеск нашего дома, принес себя в жертву семейным традициям. Понятно, что она осталась чужой для тебя. Но я не могу постичь, как можешь ты так равнодушно относиться к собственному сыну?

— Оттфрид мне несимпатичен своим эгоистическим характером, — ответил граф. — Лицом он похож на меня, но в нем нет ничего общего с моим темпераментом.

— Я знаю, кто унаследовал твой темперамент, — заметил прелат. — Будь осторожен!.. Твой темперамент уже довел тебя однажды до невозможного положения, из которого тебя вывела только моя рука. Если бы твоя любовная связь…

— Замолчи! — грозно крикнул граф. — Ты лучше, чем кто-либо другой, знаешь, что это была не любовная связь, а брак.

Прелат насмешливо пожал плечами.

— Брак! — повторил он. — Хорош брак между людьми разных исповеданий, заключенный где-то за границей, без согласия родителей и многих других необходимых условий!.. Католическая церковь не признает таких протестантских браков, она считает их недействительными.

— Тем не менее я не потерплю, чтобы бросали тень на репутацию моей покойной Анны. Нас венчал священник в церкви. Откуда могла знать восемнадцатилетняя девушка, что по нашим законам протестантский брак недействителен? Все то, что случилось потом, должно пасть укором только на меня, а уж никак не на нее.