Тютчев - [25]

Они обладали различной степенью одаренности и трудоспособности (некоторые из них вообще не сумели воплотить себя в значительных произведениях литературы или мысли), однако чрезвычайно важным для судеб отечественной культуры было их совместное воздействие на развитие литературы, искусства, культуры в целом.

Нельзя не сказать сразу же о том, что в дальнейшем эти юноши имели разные судьбы. Так, например, Степан Шевырев стал в 1840-х и особенно в 1850-х годах крайним консерватором, непримиримым противником Белинского и Герцена, а Николай Мельгунов, напротив, сотрудничал с Герценом и был в 1856–1858 годах наиболее активным поставщиком материалов из России для «Колокола» и других герценовских изданий.

Тот факт, что пути людей, в юности выступающих как единая когорта, постепенно расходятся — и подчас очень далеко расходятся, — закономерен и типичен. Так, например, членами ранних декабристских организаций были Леонтий Дубельт, ставший впоследствии управляющим 3-м отделением (а ведь Дубельт даже попал под следствие после 14 декабря и был занесен в «Алфавит» декабристов!), и Михаил Муравьев, будущий «усмиритель» польского восстания 1863 года…

Словом, при разговоре о поколении Тютчева, о «любомудрах» необходимо иметь в виду, что речь идет пока только о первых шагах этого поколения, о его мировосприятии и его деятельности в 1820—1830-х годах. Так, скажем, некоторые из названных ровесников Тютчева в 1840—1850-х годах стали ведущими представителями славянофильства — Хомяков, братья Киреевские, Кошелев. Но нельзя забывать, что славянофильство действительно сложилось лишь в 1840-х годах; в 30-х годах Киреевский еще издавал журнал под выразительным названием «Европеец», и даже Погодин и Шевырев были достаточно далеки от всесторонней идеализации России и решительного отрицания Запада. В 30-е годы тот же Шевырев более всего гордился полученным им доброжелательным письмом Гёте…

Особенно показателен тот факт, что до 40-х годов сам Белинский относился к Погодину и Шевыреву, не говоря уже об Иване Киреевском, достаточно уважительно, а подчас даже восхищенно. Так, в 1834 году Белинский писал о Степане Шевыреве следующее: «Один из молодых замечательнейших литераторов наших, г. Шевырев, с ранних лет своей жизни предавшийся науке и искусству, с ранних лет выступивший на благородное поприще действования в пользу общую… Одаренный поэтическим талантом… обогащенный познаниями, коротко знакомый со всеобщею историею литератур, что доказывается многими его критическими трудами и особенно отлично исполняемою им должностию профессора при Московском университете» и т. д.

Тогда же Белинский говорил о Михаиле Погодине: «Народному направлению много способствовал г. Погодин. В 1826 году появилась его маленькая повесть «Нищий», а в 1829 — «Черная немочь». Обе они замечательны по верному изображению русских простонародных нравов, по теплоте чувства, по мастерскому рассказу, а последняя и по прекрасной, поэтической идее, лежащей в основании».

Итак, говоря о поколении любомудров, мы берем его на той ранней стадии развития (20—30-е годы), когда оно еще представляло собой нечто более или менее цельное, когда в нем еще не развились те «крайние» тенденции, которые, скажем, вызвали в 40-х годах ожесточенные нападки Белинского на Погодина и Шевырева.

Жизнь и деятельность Тютчева невозможно действительно осмыслить без достаточно широкого знания и понимания пути его поколения. Между тем до сих пор Тютчева нередко воспринимают как совершенно «одинокую», словно бы выпадающую из современной ему России фигуру. Это обусловлено в значительной мере тем, что само тютчевское поколение знают мало и чаще всего поверхностно, что, в свою очередь, имеет вполне определенную причину.

Мы очень ясно представляем себе предшествующее поколение — декабристское — и, с другой стороны, последующее поколение, как обычно говорят, людей 40-х годов, к которому принадлежат Белинский, Станкевич, Герцен, Иван Тургенев, Михаил Бакунин, Грановский, Огарев и другие. И это вполне понятно. Декабристы и — двадцатью годами позднее — люди 40-х годов воплотили себя гораздо более решительно, определенно, осязаемо, нежели тютчевское поколение — поколение 30-х. Если попытаться предельно кратко выразить суть проблемы, следует сказать, что люди 30-х годов, выступившие на общественную и литературную сцену сразу после трагического поражения декабристов, целиком ушли в мыслительную, духовную работу. Они как бы не действовали, а только размышляли. И в результате самый облик и характер поколения не запечатлелся в истории с той рельефностью и остротой, которые присущи декабристам и позднее людям 40-х годов.

Сам период между поражением декабристов и 40-ми годами кажется неким «промежутком», «безвременьем», в течение которого вроде бы не свершилось что-либо подлинно значительное. Но такое представление совершенно не соответствует действительности. Тридцатые годы — ото поистине величайшая, ни с чем не сравнимая эпоха истории отечественной культуры: ведь именно в 30-е годы создал свои высшие творения Пушкин; в эти же годы вместилось все творчество Лермонтова, погибшего 15 июля 1841 года, и почти вся художническая деятельность Гоголя (в 1840 году он сообщал: «Я теперь приготовляю к совершенной очистке первый том «Мертвых душ»). В это же время создал отмеченные несравненной глубиной и широтой мысли «Философические письма» Петр Чаадаев. Далее, в это время творил свои основные произведения Михаил Глинка, а великий живописец Александр Иванов уже работал над «Явлением Христа народу» (работа затянулась, подобно тому, как медленно подвигался труд Гоголя над продолжением «Мертвых душ»; такое медленное и напряженное творчество вообще характерно для этого поколения). Наконец, именно в 30-е годы создал половину своих творений Тютчев и достигла своих вершин близкая к нему поэзия Боратынского.