Тюрки или монголы? Эпоха Чингисхана - [54]

Разумеется, для нас, далеких потомков, самым важным разъяснением этого спорного вопроса будут доводы и рассуждения самих монгольских ученых-историков. Вот как описывает это судьбоносное решение первый монгольский историк Санан Сетчен (1662 г.), приписывая нижеприведенные слова самому Чингисхану: «Этот народ биде (монголы[3]), который, не смотря на все страдания и опасности, которым я подвергался, с храбростью, упорством и приверженностью примкнул ко мне, который, с равнодушием перенося радость и горе, умножал мои силы, – я хочу, чтобы этот, подобный благородному горному хрусталю, народ биде, который во всякой опасности оказывал мне глубочайшую верность, вплоть до достижения цели моих стремлений, – носил имя: «кеке-монгол» и был самым первым из всех живущих на земле!» – «С тех пор, – добавляет Санан Сетчен, – народ этот (численность которого при Чингисхане достигла 400 000 душ) получил название кеке-монгол» [131, с. 71–72].

Вот кто первый провозгласил и дал это имя объединенному тюркскому народу – сам Чингисхан.

«Над всеми поколениями, живущими в войлочных кибитках, – говорится в «Сокровенном сказании монголов» – Чингисхан отселе провозгласил единое имя монголов; это имя было такое блестящее, что все с пробуждающимся национальным чувством стали гордиться им. Все предводители родов и племен становятся вассалами монгольского хана и приобретают имя монголов». Другими словами, имя это распространено на все родственные собственно монголам племена, объединенные под скипетром Чингисхана» [131, с. 72].

Таким образом, главный тезис об образовании монгольской общности (нации) в 1206 году на Курултае из объединенных племен подтверждается монгольскими первоисточниками!

Ойратский историк Э. Хара-Даван подтверждает (1929 г.): «История каждого народа начинается только тогда, когда глухие, таящиеся в глубинах душ народных, стремления находят какого-нибудь гениального выразителя, крупную личность, героя из его среды. Только тогда «племя», «род» становятся народом, только тогда, с памятью об этом герое, пробуждается в умах народа сознание о своем единстве и в пространстве, и во времени; эта память делает историю. Таким героем монгольского народа был Чингисхан; до его появления монгольского народа, как единого целого, каковым узнала его всемирная история – не было. Были рода, племена, растительно свежа, буйственна и богата была их жизнь. Страсти были первобытны, не стеснены, ярки как цветы, покрывающие весною монгольскую степь. Личность не играла роли, жили все родовой жизнью. С момента появления Чингисхана отдельные роды и племена монгольские, объединившись, стали народом историческим, а его герои пробудили у народов Азии и Европы, – у одних сочувственный, восхищенный отклик, у других – ужас и страх, – подобный тому, как клекот орлиный заставляет волноваться мирный птичий двор» [131, с. 76].

«Очень интересное мнение высказал уже не раз здесь упомянутый академик В.П. Васильев: «По Юаньской истории можно заключить, что Чингисхан принадлежал к племени или поколению монголов, которые уже существовали до него; но все удостоверяют нас согласиться с китайским писателем Мен Хуном (южно-сунский дипломат, находившийся в ставке Чингисхана), современником Чингисхана, который утвердительно говорит, что это имя сначала не было известно его подданным и выдумано только во время принятия им императорского титула и что во всем этом участвовали киданьские перебежчики, которые внушили этому завоевателю китайские понятия о названии царств, годах правления. По этим понятиям, когда кто принимает императорский титул, то он назначает наименование своей династии. Тэмучжин принимает титул Чингисхан, что соответствует китайскому понятию о годах правления и даёт своей державе имя монголов. Китайский писатель именно говорит, что последнее название было выбрано по воспоминанию о храбрых мэнву, он оспаривает тождество этих мэнву с новыми монголами» [2, с. 144].

Давая свои комментарии к книге английского профессора Э. Паркера «Тысяча лет из истории татар», членкор Международной экономической академии Евразии Юлдуз Халиуллин отметил: «На восточных окраинах тюркоязычного мира существовали два татарских государства: Ганьсу (Синьцзян) и Ляо в Северном Китае. Всё пространство между ними, протяженностью более двух тысяч километров, называлось татарской степью»… А чуть выше тот же ученый отметил: «Свой тезис о тюркоязычности хиен-ну, скифов и гуннов профессор Паркер аргументированно развивал и смело защищал на протяжении тридцати лет вплоть до своей кончины».

При всей своей проницательности Паркер в Степи монголов не обнаружил. И хотя степные кочевники к северу от Великой Китайской стены разделялись по племенам, но внешний вид, язык, образ жизни у них был одинаковым. Видимо, поэтому Паркер, по примеру китайцев, их тоже называл одним словом – тюрки, а иногда и татарами.

Ученый-академик Ю. Халиуллин отмечает: «Могущественное кочевое царство татарских племен – главный партнер древнекитайской империи. Задолго до христианской эры «ездящие на коне, едящие мясо и пьющие кумыс» кочевые племена Средней Азии (по-китайски «та-та» или «та-цзы») практически были единственными иноземцами, с которыми китайцы поддерживали регулярные многосторонние контакты. Обменивались послами и визитами высокопоставленных лиц, торговали – главным образом на основе бартера «лошади на шелк».