Тюремный романс - [6]

Если верить следователю Еремееву, Санька переместился не в кресло, а на нары. Вместе с приказом о назначении, судя по всему, появилось и постановление суда на арест. По всей видимости, тексты приказа о назначении и того постановления несколько расходились по смыслу. Если в приказе сроки не были обговорены, то в постановлении указывалось совершенно определенно – десять суток. И даже момент указан – шестнадцать часов пятнадцать минут.

– Ну, начнем с того, – продолжил литературный вечер Пащенко, – что, как говаривал Горький, этого не может быть, потому что не может быть никогда.

До утра было решено не дергаться.

Причин тому было много. Сашка арестован по подозрению во взятке, а ночное появление в тюрьме бывшего прокурора мгновенно натолкнет определенные умы на сосредоточенную работу.

В общем, оставшийся коньяк пришлось допивать в стесненной обстановке. Уже плохо представлялось, за что следует пить.

Глава 2

Сам же Пермяков, находясь в «красной» «хате» Терновского централа, сидел на нарах и пытался осознать все то, что с ним произошло прошлым вечером. Он молчаливо курил сигарету за сигаретой и вертел в руках зажигалку. Словно втыкал штекер в сеть и снова выдергивал, когда понимал несостоятельность очередной версии, соединяющий реальность с мистикой. Ночью он точно таким же образом переключал каналы памяти, пытаясь найти ответ на один-единственный вопрос – по какой такой причине прибывшему на прием Славе Рожину понадобилось подкидывать ему в бумаги на столе конверт с документами на право собственности на дом в Сочи.

Впрочем, вопрос «зачем?» сразу же после ухода Рожина не вставал – в кабинет тут же вошли опер из УБОПа с оператором и понятыми. Идиоту понятно – им позарез нужно было установить юридический факт незаконного нахождения на столе следователя прокуратуры конверта с находящимися в нем бумагами на имя Пермякова.

Первой мыслью было предположение о том, что кто-то до боли в висках не хочет видеть того момента, когда Александр Пермяков усадит свою задницу в кресло заместителя Терновской транспортной прокуратуры. Версия была отброшена сразу же, ведь такой вопрос можно было решить малой кровью, не запирая кандидата на пост в камере СИЗО.

Когда после грохотания запираемой двери прошел первый шок и Саша успокоился, стало понятно, что Рожин, конверт и оператор с ассистентами – часть сценария по мотивам романа, где главным героем является только что освобожденный из-под стражи Виталий Кусков.

Вот тут-то Пермяков и стал «штекерить» зажигалкой, силясь понять, кому интересно, чтобы он, без пяти минут заместитель прокурора, оказался в компании ублюдочного вида гаишника, следователя РОВД из Ольховки, получившего за «выпрямленное» уголовное дело пятьдесят бройлерных цыплят, опера, по пьяни пристрелившего прохожего, и тучного дядьки, должность которого в миру до сих пор никому не была известна. Камера на восемь человек, заполненная наполовину. Единственное удовольствие, которое испытывали узники Терновского СИЗО, до недавней поры боровшиеся с преступностью. В камерах тех, с кем они до недавней поры боролись, картина была кардинально противоположная. В помещениях, предусмотренных для содержания двадцати человек, словно шпроты в банке, дожидались суда или этапа, шутили, спорили, выясняли отношения, ели, спали, одним словом – просто жили от сорока до пятидесяти человек.

Пермяков понял, что нужно успокоиться. Он тысячу раз думал о тех, кого арестовывал, когда за ними захлопывалась дверь камеры. Что за жидкость кипит в этот момент в головах подследственных? Сейчас выдалась возможность почувствовать это самому.

Сашка стал размышлять о том, как присутствию на столе конверта найти достойное объяснение и закрыть тему. Не прошло и минуты, как он оставил эти мысли. Если кому-то нужно подбросить ему документы в качестве взятки, то это будет делаться так, чтобы потом ни одно из объяснений подозреваемого не нашло своего понимания. Ситуацию можно объяснить, когда совершена ошибка. Здесь же ни о какой ошибке не могло идти речи. Люди очень хорошо знали, что делали.

– Да ты не вецай нос! – просвистел сквозь два выбитых передних зуба гаишник. – Если не при делах, знацит, разберуца.

К исходу четвертого часа совместного заключения этот славный «король дорог» стал неузнаваемо приветлив…

Итак, Кусков.

Парень из местного криминала, который ровно месяц назад упился до состояния анабиоза и на полном ходу влетел в зеркальный фасад универмага «Центральный». Струге еще два года назад говорил, что однажды это произойдет. Предсказание не сбывалось до тех пор, пока Виталька Кусков по кличке Штука не сходил в ресторан.

И что получилось после этого перелета через хилое ограждение, которое могло остановить лишь велосипедиста? Двое сержантов из вневедомственной охраны клянутся, что Штука отстреливался от них, аки ковбой, и даже умудрился прострелить оба боковых стекла, не сумев при этом продырявить ни одну вневедомственную голову. Стреляли, как утверждают последние, и они. И этим объясняют сбой в управлении Кусковым авто. Приезжает команда из Центрального РОВД и – о, есть справедливость на земле! – находит в багажнике невменяемого Кускова автомат Калашникова. Взаправдашний, со спиленным прикладом, без десяти патронов. Если верить экспертизе, то без тех десяти патронов, пули от которых засели в теле господина Эфиопа, дело об убийстве которого расследует младший советник юстиции Александр Пермяков.