Тюремный романс - [2]

Немного покружась по Тернову и не найдя веских причин для того, чтобы набить кому-нибудь морду, он снова оказался в «Огнях Тернова». Победу Витальки там, судя по всему, еще помнили, ибо трое халдеев в бабочках до сих пор подметали пол от осколков стекла и мебельных щепок.

Начинать в 12.00 с мартини было как-то рановато, поэтому Виталька заказал селедочный салат, горячее, литр ананасового сока и двести водки.

Двести водки закончились гораздо быстрее, чем литр сока, поэтому Виталька попросил повторить.

Официанты повторили, однако насторожились. Не испугались, а насторожились. Они бы пришли в ужас, если бы тут находились Локомотив и Штука одновременно. Эти двое сами по себе – по отдельности – были парнями вполне милыми. Но – как сера и селитра: стоит их соединить вместе, да еще добавить угля…

– Музыку!

Официанты напряглись чуть сильнее, однако Шуфутинского включили.

– Я что-то стриптиза на сцене не вижу.

– Понимаешь, Виталя, – объяснял Кускову вызванный администратор, – сейчас час дня. Люди в поле, у станка и придут сюда часов через восемь…

– А я не «люди»? Хер на блюде?

– Нет, конечно, не хер, Виталя. Но девочки-то с мальчиками отдыхают. У них ведь все наоборот: ночью работают, днем спят…

Кусков вздохнул.

– Тогда сами выходите на сцену. Весь штат ресторана. Мальчикам разрешаю оставить бабочки, девочкам – туфли. Хочу вальса и чечетки.

Спорить с Виталькой – это все равно что спорить с Локомотивом. Залитые внутрь их двигателя сто граммов алкоголя убедительно доказывают, что ничего невероятного в природе не бывает.

Через час непонятно откуда привезли заспанную танцовщицу и такого же опухшего лицом и худого телом танцовщика. Они вышли на сцену с таким видом, словно их вывели на расстрел, ежась от солнечного света и совершенно не понимая, зачем они здесь и почему. Однако, увидев Витальку, вспомнили и под звучащую из колонок Милен Фармер стали исполнять какие-то трюки двух перепившихся любовников.

– Да, это не карнавал в Рио, – отметил Виталька, но на стул отвалился и лицезреть стал.

Заказал еще двести и салат «Огонек».

Потом еще двести и икры.

Еще через час – в начале четвертого – стал играть на сцене на позабытом музыкантами барабане, стараясь попадать в ритм движений очумевшей от эротического танца пары.

Без пяти четыре потребовал принести из реквизита бескозырку и попробовал станцевать «Яблочко». «Яблочка» не получилось. Тогда он пригласил голую стриптизершу на тур вальса, хотя бескозырку не снял.

В четыре двадцать он дал администратору сто долларов и попросил микрофон с караоке. Допев до конца «…на том пруду, куда тебя я приведу-у-у-у-у…», он согнул о шею держатель микрофона, поднял со сцены стул и уничтожил им весь интерьер бара.

После пил прямо из горла графина, бил кого-то не по злобе, потом вдруг оказался на кухне, где пытался склонить к сексу повариху, обжег себе о плиту руку, затем направился в туалет и, не найдя там писсуаров, стал скандалить и требовать сантехников. Его проводили в соседнюю дверь. Виталька писсуары обнаружил и о сантехниках забыл.

Потом свет погас. А когда включился, Штука обнаружил себя абсолютно обнаженным в постели с какой-то девицей. С трудом узнав в ней танцовщицу, он, находясь в совершенно невменяемом состоянии, плюнул и стал одеваться на выход. Раз пять или шесть он смотрел на наручный «Ролекс», однако определить время так и не смог.

«Мерседес» стоял там, где он и предполагал, – около крыльца дома. Бросать машину он мог где угодно, ибо в Тернове очень хорошо знали, кому авто принадлежит, и во всем городе до сих пор не находилось ни одного идиота, который решился бы выдавить у «мерса» форточку и выдернуть магнитолу. Не говоря уже о том, чтобы угнать саму машину.

Виталька уселся на сиденье, безумно поглядывая по сторонам. Пятиминутная привязка к местности не дала совершенно никаких результатов. Точно так же, как и процесс проникновения в глубь собственной памяти: все, что на данный момент стояло перед глазами, это занавески в серебряную клеточку, троящийся в глазах экран телевизора и тощие, дергающиеся над ним груди танцовщицы. Груди дергались, значит, секс все-таки был.

Кусков плюнул на асфальт, занес ноги в машину и включил зажигание. Главное, думалось ему, выехать на большую дорогу. А там уж можно сообразить, где он и как с этого места доехать до дома.

Виталька медленно выехал со двора, стараясь все множащиеся перед глазами одинаковые объекты совместить в одно целое. Наибольшую трудность представлял проезд между шестью колоннами, преградившими путь машине при выезде на улицу. Проклиная сталинский социалистический ампир, Виталька разделил шесть на два и аккуратно протиснулся между третьей и четвертой колонной. Иначе говоря – между двумя имеющимися в наличии.

Район он не узнавал. Как будто эта тощая шлюха из терновского кабака увезла его куда-то как минимум в Казань, изнасиловала да там и бросила.

Если бы Виталька мог сейчас владеть мимикой и говорить, он наверняка бы поморщился и едко отчитал себя за очередной перебор при приеме похмельной «сотни». Потом поболтал бы сам с собой в машине, пожевал «Орбит», окончательно пришел бы в себя, купил бы наручные «Tissot» последней модели, нанял бы моторку да отправился на остров просить у Яши прощения. Все бы было хорошо – он был бы прощен, снова признан названым братом, после чего Медвежий загудел бы, как растревоженный улей… Все это было бы, если бы Штука, выезжая на широкую улицу, мог говорить и анализировать происходящие события.