Тысячелетняя ночь - [15]

Урок проходил в небольшой комнате вверху одной из замковых башен. Сквозь узкие окна виднелись прозрачная извилистая река и деревня в излучине её, а с другой стороны — вершина скалы и красная черепичная крыша замка. Невеликие пространства пашни переходили в густой дубовый лес на вершинах кудрявых холмов. Живые синие глаза маленького ученика так и перебегали от одного окна к другому, забывая о громадной книге из пожелтевшего пергамента, лежавшей на столе.

— Они бьют их, Роберт, крепкой толстой тростью. По пальцам и по спине! — отец Родульф встал, вроде бы собираясь привести своё намерение в исполнение.

— А что делают тогда ученики? — так же бойко продолжал Роберт, и синие глаза его лукаво сверкнули.

— Плачут и исправляются, — ответил окончательно раздражённый монах и, повернувшись спиной к мальчику, протянул руку за тяжёлой тростью. — Ты надоел мне и сейчас это почувствуешь на себе. — Но, обернувшись уже с тростью в руке, монах застыл от изумления: стул воспитанника был пуст, а во всей голой монашеской келье, казалось, негде было и спрятаться.

— Роберт! — раздражённо воскликнул отец Родульф и собрался уже было заглянуть под узкую кровать, как вдруг звонкий смех заставил его поднять глаза: весёлая кудрявая головка выглянула из узкого окна.

— Я очень испугался, отец Родульф, — жалобным голосом проговорил насмешник. — Я скоро исправлюсь и тогда вернусь к тебе. И потом у моего любимого сокола что-то с крылом, нужно посмотреть.

— Ты сорвёшься! — вскричал монах, бросаясь к окну.

— Виноград такой же крепкий, как твоя палка, — донёсся голос мальчика уже снизу. — Я держусь.

Столетняя лоза дикого винограда обвивала поросшую мхом старую башню. Цепляясь за её крепкие узловатые плети, Роберт спускался по отвесной стене с быстротой и проворством белки. Башня стояла над самым обрывом и, сорвавшись с неё, он неминуемо разбился бы об острые скалы, обрызганные белой пеной горной реки. Но ловкая фигурка в красной одежде с развевающимися локонами спускалась всё ниже. Через минуту Роберт добрался до одного из зубцов стены, на которой высилась башня, и с весёлым криком скользнул вниз — на землю.

Отец Родульф медленно выпрямился и, скрестив руки на груди, пристально смотрел вдаль с каким-то странным выражением. Дело в том, что до появления Роберта на свет Родульф был единственным наследником всех богатств Гентингдона. Окажись сегодня виноградная лоза менее прочной, волны унесли бы тело мальчика… и снова возродились надежды монаха.

Гордый и тщеславный человек, обуреваемый вполне людскими желаниями, он прекрасно осознавал, что монашеская жизнь не для него. Но судьба облачила в монашескую рясу, не оставив выбора.

Он родился в то время, как отец его, лорд Стаффорд, томился в тяжком плену у сарацин. Убитая горем мать, тётка сэра Уильяма Фицуса, произнесла священный обет: если муж вернётся — посвятить сына богу. Барон из крестового похода вернулся, и мальчика, мечтавшего о блеске жизни и подвигах рыцаря, отправили в монастырь. Он плакал и бился о каменные стены своей кельи, но суеверие и законы того времени были неумолимы. Милосердный бог, впрочем, не удовлетворился обещанной ему жертвой: на выкуп господина из плена вилланы лорда Стаффорда отдали последнее, что имели, а жена его продала свои драгоценности и серебряные блюда, заложила замок и земли соседнему монастырю. Деньги были посланы, и лорд Стаффорд, больной и искалеченный, приехал домой. Простые солдаты, которых увлёк он в крестовый поход, все погибли или остались в сарацинском плену. Платить выкуп за них, разумеется, не пришло в голову никому. Но и злоключения самого барона этим не кончились. Приор монастыря соблазнился на заложенные земли, убедил короля через влиятельных родственников в том, что лорд замышляет против него измену. В таких случаях вспыльчивый и мстительный монарх английский Генрих Второй не требовал особых доказательств: голову «мятежника» на копье выставили около королевской тюрьмы, а земли его поделили король и лукавый приор — в награду за донос. Жена казнённого надела чёрное покрывало монахини, а единственный сын Родульф сделался домашним священником — капелланом — в замке двоюродного брата. Ну, а бедные вилланы, разорённые выкупом господина из плена, уплатили королю ещё один налог — за то, что господин оказался изменником.

Всё это вспомнилось отцу Родульфу, пока он неподвижно и с виду спокойно стоял у окна. Мысли, одна греховнее другой, кипели в его мозгу. Ему ли, последнему из рода Стаффордов, на гербе которого девиз: «Вперёд за славой!», служить утреню и вечерню в капелле замка и любоваться, как в поход за славой, блистая доспехами, уходит его двоюродный братец? Между тем, получи он в наследство богатство Гентингдонов… Порывистым движением монах нагнулся и ощупал вьющуюся под окном лозу.

— Она крепка… — медленно проговорил он, — крепче, чем ей следовало бы быть.

Двор перед замком звенел весёлым детским смехом, Роберт, разгорячённый и раскрасневшийся, играл в мяч со слугой — юношей лет двадцати. Они перебрасывали мяч друг другу, и десятилетний Роберт с удовольствием чувствовал, что не уступает в ловкости. День был великолепен. Очень кстати ему удалось увернуться от скучного урока чтения и письма. На учёбе настаивает мать, а отец всегда говорит, что для рыцаря настоящие занятия — война и охота, а за книгами сидят одни монахи и женщины. И Роберту тут хочется верить больше отцу, потому что… ну что может быть милее зелёного леса?