Тысячелетия, погребенные пустыней - [33]
Находки в «зале танцующих масок» вызвали в памяти описания и изображения «дионисии» — празднеств в честь греческого Диониса — бога виноградной лозы, виноделия и вина. Греческая мифология представляла Диониса во многих образах. Особенно распространенным было его изображение в образе козла. На дионисиях люди сами превращались в «козлов»: наряжались в козлиные шкуры, привязывали копыта и рога и в таком виде, навеселе от выпитого молодого виноградного вина, плясали и пели на лоне природы.
Божества, подобные греческому Дионису (или римскому Вакху), были и у других народов, в том числе и на Востоке. Вполне вероятно, что художественное оформление «зала танцующих масок» было посвящено какому-то религиозному празднеству, связанному с культом дионисийского характера. Мы имеем прямые указания на существование такого культа в древнем Хорезме. Это и терракотовые статуэтки хорезмийского Диониса с кистью винограда в руке, и письменные свидетельства. «Ночь Мины» — так называет Бируни[9] один из хорезмийских праздников, дошедший до эпохи, когда жил ученый, лишь как далекий отголосок какого-то дионисийского культа.
«Некоторые хорезмийцы рассказывают, — пишет Бируни, — будто Мина была одной из цариц или знатных женщин и что однажды она вышла из своего дворца хмельная, в одежде из шелка, а время было весеннее. Она упала на землю, и одолел ее сон, и ударило холодом ноги, и она умерла». В память этой погибшей от пристрастия к вину царицы в Хорезме ежегодно праздновалась «Ночь Мины».
Помогли снова и изображения на серебряных сосудах. На одной из хранящихся в Эрмитаже хорезмийских серебряных чаш можно видеть фигуру божества с козлиной бородой. А на изображении на чеканном серебряном блюде, происходящем, как предполагают, из Северной Индии, мы видим целую сцену: четыре пляшущие пары, в руках у женщин чаши с плодами и сосуды, у мужчин — птицы, ветки. В центре — богиня, сидящая на звере с львиным хвостом и бородатой человеческой головой, козлиными рогами и звериным ухом. Поразительное сходство в деталях убеждает, что и на блюде, и в «зале танцующих масок» изображены какие-то очень близкие сюжеты.
В 1950 г. большая коллекция скульптур пополнилась новой необычной находкой. Широкое лицо с усами, в остроконечной скифской шапке с наушниками (примерно в 1 1/2 натуральной величины). Неожиданными оказались два обстоятельства. Во-первых, голова была сделана не из глины, как обычно, а из алебастра. Это была первая монументальная алебастровая скульптура. Во-вторых, найдена она была в очень уж неподходящем месте. В 1948–1949 гг. в юго-западной части дворца был раскопан длинный, тридцатипятиметровый коридор, вытянувшийся с востока на запад. В этот коридор выходили двери небольших, просто оформленных комнат, в которых, вероятно, жила привилегированная часть дворцовой челяди. При их расчистке было найдено много костей животных, обломки глиняной посуды. И вот в одной из этих, очень скромно расписанных комнат, нашли замечательную скульптуру. Она лежала в середине комнаты довольно высоко над полом. Кроме головы, никаких других частей скульптуры не нашли. Было очевидно, что в такой бедной комнате не могла находиться такая ценная скульптура. Как же она туда попала?
И тогда, а это было уже в конце раскопок, возникла версия о совершенно ином, чем это предполагалось ранее, характере внешнего оформления дворца. Фасад представился уже не в виде вертикальных, украшенных пилястрами плоскостей, а украшенный скульптурами. Ведь линия комнат, выходящих в коридор, самая крайняя с юга. Некоторые из них почти целиком смыты, и неровный излом расчищенного пола обрывается на большой высоте. Потому, по-видимому, и сделана скульптура не из глины, как все во дворце, а из алебастра; глиняная скульптура не сохранилась бы долго на открытом воздухе. Вспомнились и найденные во множестве при раскопках наружного северного двора обломки алебастра — то ли куски облицовки, то ли каких-то лепных украшений.
Стоит в пустыне древняя крепость Топрак-кала. Собственно, слово «пустыня» здесь не совсем подходит: колхозные поля уже вплотную подступили к грозным башням.
Мимо крепости идет хорошо накатанная дорога, по которой из Нукуса можно попасть на все археологические памятники правобережного Хорезма. И когда археологи направляются на раскопки в пустыню или возвращаются в Нукус, экспедиционные машины всегда останавливаются под башнями Топрак-калы. Крутой тропинкой мы поднимаемся на центральную площадку дворца. Кажется, что за прошедшие пятнадцать лет здесь ничего не изменилось. Замыты немножко стены, кое-где обвалился кирпич. А на стенах «зала танцующих масок» сохранились еще ножки танцовщиц. Прочна все-таки глиняная скульптура!
Заходишь в комнаты, снова тихие и пустынные, которые когда-то очищал от глиняных завалов. Показываешь студентам — начинающим археологам: вот это «зал царей», а это-«зал темнокожих воинов». Здесь помещался гарем хорезмшаха, а здесь нашли архив…
Топрак-кала уже стала историей Хорезмской экспедиции. Но скоро крепость снова оживет, вновь поднимутся высоко в небо клубы пыли, а у подножия башен раскинется палаточный город. Ведь раскопан только дворец, а предстоит раскопать и город. Кто знает, сколько интересных находок ожидают археологов под пухлой коркой покрывающего городище солончака.
