Тысяча жизней. Ода кризису зрелого возраста - [23]

Для того чтобы проиллюстрировать это ограничение возможности восприятия времени, мы можем искусственно создать разумное существо, которое будет еще более ограничено, а именно – создав условия, в которых это существо будет испытывать те же ограничения по отношению к пространству, которые мы испытываем по отношению ко времени.

Что ощущал бы субъект, от рождения до смерти помещенный в движущийся поезд и не имеющий возможности ни сообщаться с сошедшими с поезда, ни наблюдать встречные поезда? Безусловно, у такого субъекта развилось бы отношение к пространству за окном поезда, похожее на наше психологическое восприятие времени. Во-первых, все промелькнувшее за окном исчезало бы для него безвозвратно и переставало бы существовать. Всякий сходящий с поезда воепринимался бы нашим пассажиром как утрачиваемыйнавсегда и так же перестающий существовать. Во-вторых, по аналогии, свой сход с поезда индивидуум воспринимал бы не иначе как смерть, со всеми вытекающими из этого психологическими переживаниями. Даже имея обычный разум, но находясь в столь ограниченных условиях по отношению к пространству, субъект, находящийся в поезде, и представить бы себе не мог, что проезжаемые им места продолжают благоденствовать и схождение его попутчиков с поезда не является для них столь роковым событием. Представим себе, что так же и мы, обманутые в который раз своими чувствами, продвигаемся во времени только в одном направлении, каждый ушедший момент воспринимая как безвозвратно потерянный и каждый будущий – как никогда не существовавший. В то время как действительная картина может представляться иначе. Участок нашей жизни может представлять собой ничтожный срез хокинговской сферы времени, срез толщиной в нашу жизнь, в котором все существует одновременно».[23]

– Ну и что? – засмеялось Время. – Боря, к тебе все это не имеет никакого отношения. Ты что, галактика?

– Ну, в какой-то мере да! – ответил я. – Я – галактика моих мыслей.

– Ну, ты нескромен, Боря, – обиделось Время. – Думаю, что мыслей у тебя не наберется и на щепотку… Боря, ты не галактика. Ты не можешь воспринимать время иначе, чем ты его воспринимаешь. А то, что ты сам себе навоображал про космологию, завтра окажется так же верно, как и теория про Землю на трех китах и черепахе.

Тогда из последних сил я показал Времени книгу Данна про то, что наше сознание или, точнее, подсознание может свободно путешествовать по всей нашей жизни в настоящее и в будущее…

– Ну и что? Мало ли что кому снится! Я, например, сплю и вижу упечь тебя в могилу! Уж больно ты у меня юркий попался! – процедило сквозь зубы Время и разбило меня в мои тридцать лет подагрой! Я заплакал от боли и обиды…

Так Время окончательно победило меня.

Глава пятнадцатая Как мы заключили со Временем перемирие

Полностью сраженный Временем, я лег на кровать и взял очищенный апельсин. Я стал его рассматривать, медленно вращая в руках. Я смотрел на прожилки и углубления между дольками, я трогал пальцами его слегка припухшую мягкую суть. Чем подробнее и внимательнее я предавался этому занятию – тем медленнее текло время, иногда мне казалось, что оно совсем останавливается, а иногда – что даже течет вспять.

Время тихо подошло ко мне и сказало:

– Ладно, Боря, давай объявим перемирие, я оставлю тебя в покое на некоторое время, а ты оставь в покое меня.

Я посмотрел Времени в глаза и увидел, что глаза у Времени – вовсе не налитые кровью глазища монстра, а старенькие, подернутые катарактой глаза моей бабушки.

Мне стало жалко Время, и я согласился. Апельсин был съеден, и перемирие началось.

Время опять потекло, и только раз я остановил его, схватив за руку, и спросил:

– А все-таки правда, что нам снится будущее?

– Вам снятся варианты развития будущего вперемешку с вариантами развития прошлого, иногда они совпадают с тем, что происходило в действительности или, возможно, произойдет… – шепнуло мне Время на ухо и побежало дальше, а я остался в некоторой задумчивости.

Я достал с полки Сенеку и поделился с ним этой мыслью. Он почему-то прослезился, вытирая глаза подолом тоги. «Настанет время, когда наши потомки будут удивляться, что мы не знали таких очевидных вещей!» – сказал он и, кряхтя, полез обратно на книжную полку.

Пять лет Время меня не беспокоило, а я не беспокоил Время. Поменялись декорации, ушел в небытие мой норвежский маленький уютный мир, пришли новые времена, но мы честно соблюдали перемирие, ибо как я могу бороться с тем, кто имеет такие несчастные старенькие бабушкины глаза?

Я занялся другими мыслями и идеями. Время тоже многое успело за эти годы. Конечно, ни я, ни оно не оставили свои амбициозные намерения друг друга доконать, но они как-то отошли на второй план. У Времени было дел по горло. На дворе стояла смена веков и тысячелетий. Нужно было поменять огромное количество дат и вывесок… А главное, было необходимо начать рисовать новые декорации к спектаклю «Двадцать первый век». Первые пять-десять лет в начале века еще можно пользоваться старыми декорациями, но году к пятнадцатому-двадцатому уже нужно предоставить на суд вечности новый оригинальный дизайн. А там уж его развивать и дорисовывать до самых 2090-х годов, когда придется начать подумывать о следующей смене декораций.