Тысяча поцелуев - [5]

Хью согласился и позволил старшему брату помочь ему чуть приподняться и облокотиться на подушки.

– Какая мерзость!

Он протянул пустую чашку Фредди, и тот сказал:

– Виски. Опий растворен в алкоголе.

– Как раз то, что мне нужно: алкоголь, – пробормотал Хью.

– Прости, не понял?

Хью молча помотал головой.

– Я рад, что ты очнулся, – сказал Фредди таким тоном, что Хью в недоумении взглянул на него и заметил, что брат не занял свое место возле постели, а остался стоять. – Попрошу Корвилла сказать об этом отцу – сам предпочитаю с ним не общаться, знаешь ли, без лишней надобности…

– Конечно.

Хью понимал, что Фредди всячески избегает отца, как избегал всегда и он сам, но кто-то ведь должен был иметь дело со старым ублюдком, хотя бы иногда, и оба знали, что этот крест придется нести Хью. То обстоятельство, что Фредди приехал сюда, в их старый дом рядом с Сент-Джеймсским дворцом, было свидетельством любви к брату.

– Увидимся завтра, – пообещал Фредди, остановившись у двери.

– Ты вовсе не обязан нянчиться со мной, – сказал Хью.

Фредди поморщился и отвел глаза.

– Тогда, возможно, послезавтра.

Или после-послезавтра. Хью не осудит брата, если тот вообще не придет.

Должно быть, Фредди велел дворецкому подождать с уведомлением маркиза о переменах в состоянии Хью, потому что прошел почти весь день, прежде чем лорд Рамсгейт ворвался в комнату и пролаял:

– Ты очнулся!

Поразительно, но даже эти невинные слова из его уст звучали обвинением.

– Ты чертов идиот! – прошипел Рамсгейт. – Едва не позволил убить себя! И ради чего? Ради чего?!

– Я тоже счастлив видеть тебя, отец.

Хью уже смог сесть, и нога в шине и бинтах высовывалась из-под одеяла, похожая на бревно. С маркизом Рамсгейтом всегда нужно держать ухо востро и не выказывать слабости, поэтому он старался говорить бодрым голосом.

Отец брезгливо поморщился, но проигнорировал сарказм.

– Ты мог умереть.

– Я уже это понял.

– Полагаешь, это смешно?! – рявкнул маркиз.

– Да нет, не думаю.

– Тебе прекрасно известно, чем грозила бы семье твоя смерть!

Хью как ни в чем не бывало улыбнулся.

– Я действительно размышлял на эту тему, но разве кому-то дано знать, что произойдет после смерти?

Боже, какое удовольствие наблюдать, как отцовское лицо распухает и медленно багровеет! Главное, чтобы плеваться не начал!

– Неужели ты не способен хоть что-нибудь воспринимать всерьез? – взорвался маркиз.

– Ну почему же, очень даже способен… Но только не это.

Лорд Рамсгейт со свистом втянул воздух, сотрясаясь от ярости всем телом.

– Мы оба знаем, что твой брат никогда не женится.

– А, так вот в чем дело? – изобразил удивление Хью.

– Я не допущу, чтобы титул ушел из семьи.

Хью сопроводил очередной взрыв идеально выдержанной паузой, после чего сказал:

– Что ни говори, но кузен Роберт не так уж и плох. Его даже приняли обратно в Оксфорд, – во всяком случае, в первый раз.

– Так вот что ты задумал! – выкрикнул маркиз. – Ввязался в эту дуэль мне назло?!

– Мне всегда казалось, что я могу вызвать твой гнев куда меньшими усилиями и с гораздо более приятным исходом для себя.

– Если хочешь от меня избавиться, воспользуйся другим способом, – пробурчал лорд Рамсгейт.

– Убить тебя?

– Да будь ты проклят!

– Если бы я знал, что все так просто…

– Только женись сначала на какой-нибудь дурочке и дай мне наследника!

– Ну зачем на дурочке? – сказал Хью с ошеломляющим спокойствием. – Я предпочел бы, чтобы она была не только красавицей, но и умницей.

Отца трясло от ярости, и он не сразу обрел дар речи:

– Мне нужно точно знать, что титул останется в семье.

– Я не давал обет безбрачия, – заметил Хью и сам удивился сказанному. – Но и жениться по твоему расписанию не собираюсь. Кроме того, я не наследник.

– Фредерик…

– …вполне еще может жениться, – вставил Хью, отчетливо выговаривая каждое слово.

Лорд Рамсгейт презрительно фыркнул и направился к двери.

– Кстати, отец, – окликнул Хью, прежде чем он успел переступить порог, – не сообщишь семье лорда Уинстеда, что он может благополучно вернуться в Британию?

– Ни за что! По мне, так пусть он сгниет в аду… или во Франции, – мрачно хмыкнул маркиз, – что, как мне кажется, одно и то же.

– Но почему он не может вернуться? – гнул свое Хью, удивляясь собственному терпению. – Как мы оба видим: он меня не убил.

– Зато ранил.

– Но и я его ранил, причем первым.

– В плечо!

Хью стиснул зубы. Для того чтобы спорить с отцом, нужны железные нервы, а ему крайне необходим опий.

– Во всем виноват был я, – проскрежетал Хью.

– Мне все равно! – отрезал маркиз. – Он ушел своими ногами, ты же стал калекой, которому отныне, может, и не дано иметь детей.

Хью почувствовал, что его охватывает тревога: он ведь ранен в ногу. В ногу!

– Ты об этом не подумал, верно? – усмехнулся отец. – Пуля задела артерию. Чудо, что ты не истек кровью! Доктор считает, что жизни ничто не угрожает, но вот что касается всего остального…

Он распахнул дверь и, не оборачиваясь, бросил:

– Уинстед разрушил мою жизнь, а я вполне способен разрушить его.

Вся степень последствий ранения будет известна только через несколько месяцев. Бедро кое-как заживало, кости срастались медленно, но зато никаких других повреждений не обнаружилось.