Тысяча осеней Якоба де Зута - [187]

Шрифт
Интервал

Обретающий популярность художник, который рисует его портрет, удивлен меланхолической отстраненностью Якоба, но на законченной картине ее нет и в помине. Приходит день, когда Якоб передает семейный Псалтырь своему старшему сыну — не Юану, который родился гораздо раньше, а старшему голландскому сыну, добропорядочному юноше, совершенно не интересующемуся жизнью за пределами Зеландии. Поздним октябрем или ранним ноябрем на город спускаются ветреные сумерки. Ветер срывает последние листья с вязов и сикомор, а фонарщик идет привычным маршрутом от одного фонаря к другому, когда семья Якоба собирается у постели патриарха. У лучшего доктора Мидделбурга на лице серьезность и печаль, но он доволен, что успел сделать все необходимое во время короткого, но прибыльного заболевания пациента, и еще успеет домой к ужину. Пламя очага отражается в маятнике часов, и в последние мгновения Якоба де Зута, когда дыхание с хрипом срывается с губ, янтарные тени в дальнем углу сливаются в женскую фигурку.

Она проскальзывает между стоящими у кровати — все они выше, крупнее, — не видимая никому…

…и поправляет головной платок, чтобы получше закрыть ожог.

Кладет свои прохладные ладони на лихорадочно горящее лицо Якоба.

Якоб видит себя — молодым — в ее раскосых глазах.

Ее губы касаются местечка между бровями.

Вощеная бумажная дверь сдвигается.

Выражение признательности

Во — первых, Нидерландскому институту прогрессивных исследований гуманитарных и социальных наук, Голландскому литературному фонду за предоставленную бесценную возможность поработать в ГИПИ первую половину 2006 года.

Во — вторых, Надиму Асламу, Пиету Баерту, Мануэлю Берри, профессору Арьо Вандергиагту, профессору Хенку Весселлингу, Класу и Герри де Врис, Толли Гарнеру, Джонни Геллеру, Тису Голдшмидту, Харму Дамсме, Генри Джеффрису, Уолтеру Донахью, доктору Джорджу Э. ван Занену, Хари Канзру, Ивену Касфилду, Триш Керр, Мартину Кингстону, Шарон Клейн, Тане Кутевой, Джинни Мартин, Нийку Мийдеме, Сизу Нотбуму, Элу Оливеру, Хейзел Орм, Лидевид Парис, Джонатану Пеггу, Ноэлу Реддингу, Алану Спенсу, Дугу Стюарту, Рут Тросс, моему терпеливому редактору Кэрол Уэлч, Джонни де Фалбу, Уэйсону Чою, Михаэлю Шелленбергу, Майку Шоу, Дэвиду Эбершоффу.

В — третьих, Кисту Харту, управляющему кораблем Роберту Хоувеллу с фрегата Ее величества «Единорог» в Данди, архивариусу Петеру Сийнке из Миддлбурга и профессору Синтии Виалле из университета Лейдена за ответы на лавину вопросов. Информация собиралась из множества источников, но этот роман в огромном долгу перед Таймоном Скричем, профессором Школы исследований Востока и Африки Лондонского университета, аннотированным переводом книги Кемпфера «Япония: наблюдения за культурой Токугавы», выполненным Беатрис М. Богарт — Бейли (эту книгу и читал капитан Пенгалигон) и переводом Анник М. Доуфф мемуаров ее предка Хендрика Доуффа «Воспоминания о Японии».

В — четвертых, благодарю домашних иллюстраторов Дженни и Стэна Митчелл и домашнюю переводчицу японских источников Кейко Иошиду.

И наконец, спасибо Лоренсу Норфолку и его семье.


Еще от автора Дэвид Митчелл
Облачный атлас

«Облачный атлас» подобен зеркальному лабиринту, в котором перекликаются, наслаиваясь друг на друга, шесть голосов: нотариуса середины девятнадцатого века, возвращающегося в США из Австралии; молодого композитора, вынужденного торговать душой и телом в Европе между мировыми войнами; журналистки в Калифорнии 1970-х, раскрывающей корпоративный заговор; мелкого издателя — нашего современника, умудрившегося сорвать банк на бандитской автобиографии «Удар кастетом» и бегущего от кредиторов; клона-прислуги из предприятия быстрого питания в Корее — стране победившего киберпанка; и гавайского козопаса на закате цивилизации.Впервые на русском — новый монументальный шедевр от автора знаменитого «Сна №9», также вошедший в шортлист Букеровской премии.


Сон №9

Вместе с юным Эйдзи Миякэ читатель погружается в водоворот токийской жизни, переживает его фантазии и сны, листает письма его матери-алкоголички и дневники человека-торпеды, встречается с безжалостной Якудзой, Джоном Ленноном и богом грома. Ориентальный, головокружительный, пасторально-урбанистический, киберметафизический – такими эпитетами пользуются критики, ставя «Сон №9» в один ряд с произведениями Харуки Мураками.И «Сон №9», и следующий роман Митчелла, «Облачный атлас», вошли в шортлист Букеровской премии.


Голодный дом

Впервые на русском – новейший роман прославленного Дэвида Митчелла, дважды финалиста Букеровской премии, автора таких интеллектуальных бестселлеров, как «Сон № 9», «Облачный атлас» (недавно экранизированный Томом Тыквером и братьями Вачовски) и многих других. Стивен Кинг назвал «Голодный дом» «редкостной, великолепной вещью», а Энтони Дорр – «„Дракулой“ нового тысячелетия».Начало «Голодному дому» положила история, которую Митчелл начал публиковать в своем «Твиттере» в канун Хеллоуина; история, примыкающая к его прошлому роману «Костяные часы» («Простые смертные»)


Лужок Черного Лебедя

Митчелл вновь удивляет читателя. «Лужок Черного Лебедя» отличается от всех его романов. Эта книга наполнена аллюзиями на все значительные произведения мировой литературы и все же стоит особняком.И прежде всего потому, что главный герой, Джейсон Тейлор, мальчик, тайком пишущий стихи и борющийся с заиканием, хотя и напоминает нам героев Сэлинджера, Брэдбери, Харпер Ли, но в то же время не похож ни на одного из них.Тринадцать глав романа ведут нас от одного события в жизни Тейлора к другому.Тринадцать месяцев — от одного январского дня рождения до другого — понадобилось Джейсону Тейлору, чтобы повзрослеть и из мечущегося, неуверенного в себе подростка стать взрослым человеком.


Простые смертные

«Простые смертные» – долгожданный роман от Дэвида Митчелла, каждая книга которого становится событием в мировой литературе. На страницах этого произведения Митчелл создал целый мир, погрузившись в который читатель, доверившись фантазии и воле автора, словно пройдет по лабиринту, где его ждет много интересного: неожиданные открытия, непредсказуемые сюжетные повороты, знакомство с колоритнейшими героями, многих из которых поклонники Митчелла знают по предыдущим романам.Завязка истории – житейская ситуация: 1984 год, главная героиня, Холли Сайкс, убегает из дома, поссорившись с матерью.


Утопия-авеню

Впервые на русском – новейший роман современного классика Дэвида Митчелла, дважды финалиста Букеровской премии, автора таких интеллектуальных бестселлеров, как «Сон № 9», «Облачный атлас» (недавно экранизированный Томом Тыквером и братьями Вачовски), «Голодный дом» и других. И хотя «Утопия-авеню» как будто ограничена во времени и пространстве – «свингующий Лондон», легендарный отель «Челси» в Нью-Йорке, Сан-Франциско на исходе «лета любви», – Митчелл снова выстраивает «грандиозный проект, великолепно исполненный и глубоко гуманистический, устанавливая связи между Японией эпохи Эдо и далеким апокалиптическим будущим» (Los Angeles Times)


Рекомендуем почитать
Углич. Роман-хроника

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Большая судьба

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Том 1. Облик дня. Родина

В 1-й том Собрания сочинений Ванды Василевской вошли её первые произведения — повесть «Облик дня», отразившая беспросветное существование трудящихся в буржуазной Польше и высокое мужество, проявляемое рабочими в борьбе против эксплуатации, и роман «Родина», рассказывающий историю жизни батрака Кржисяка, жизни, в которой всё подавлено борьбой с голодом и холодом, бесправным трудом на помещика.Содержание:Е. Усиевич. Ванда Василевская. (Критико-биографический очерк).Облик дня. (Повесть).Родина. (Роман).


Неоконченный портрет. Нюрнбергские призраки

В 7 том вошли два романа: «Неоконченный портрет» — о жизни и деятельности тридцать второго президента США Франклина Д. Рузвельта и «Нюрнбергские призраки», рассказывающий о главарях фашистской Германии, пытающихся сохранить остатки партийного аппарата нацистов в первые месяцы капитуляции…


Превратности судьбы

«Тысячи лет знаменитейшие, малоизвестные и совсем безымянные философы самых разных направлений и школ ломают свои мудрые головы над вечно влекущим вопросом: что есть на земле человек?Одни, добросовестно принимая это двуногое существо за вершину творения, обнаруживают в нем светочь разума, сосуд благородства, средоточие как мелких, будничных, повседневных, так и высших, возвышенных добродетелей, каких не встречается и не может встретиться в обездушенном, бездуховном царстве природы, и с таким утверждением можно было бы согласиться, если бы не оставалось несколько непонятным, из каких мутных источников проистекают бесчеловечные пытки, костры инквизиции, избиения невинных младенцев, истребления целых народов, городов и цивилизаций, ныне погребенных под зыбучими песками безводных пустынь или под запорошенными пеплом обломками собственных башен и стен…».


Откуда есть пошла Германская земля Нетацитова Германия

В чём причины нелюбви к Россиии западноевропейского этносообщества, включающего его продукты в Северной Америке, Австралии и пр? Причём неприятие это отнюдь не началось с СССР – но имеет тысячелетние корни. И дело конечно не в одном, обычном для любого этноса, национализме – к народам, например, Финляндии, Венгрии или прибалтийских государств отношение куда как более терпимое. Может быть дело в несносном (для иных) менталитете российских ( в основе русских) – но, допустим, индусы не столь категоричны.