Тысяча и одна ночь. Том XII - [2]

«Продлён отдаленья срок, тоска и любовь сильна,

И сердце моё горит в огне пламенеющем.

Седа голова моя – так сильно испытан я

Любовью, и слезы глаз струёю текут теперь.

Тебе, о мечта моя, желаний моих предел,

Клянусь я творцом вещей – среди них и листок и ветвь,

Я страстью обременён к тебе, о мечта моя, –

Которую вынести не могут влюблённые.

Вы ночь обо мне спросите – ночь вам поведает,

Смежались ли веки глаз дремотой в часы ночей».

А окончив говорить стихи, он заплакал сильным плачем и стал жаловаться на великую страсть, которую он испытывает, и начал везирь его уговаривать и утешать и обещал ему достижение желаемого. И они проехали немного дней и приблизились к Белому городу после восхода солнца, и тогда везирь сказал царевичу: «Радуйся, о царевич, полному благу и посмотри на этот Белый город, к которому ты направляешься». И царевич обрадовался сильной радостью и произнёс такие стихи:

«О други мои, влюблён я сердцем, безумен я,

Любовь продолжается, и вечно со мною страсть.

Как друга утративший, не спящий, рыдаю я,

Когда опустилась ночь, нет милостивых в любви,

А если подуют ветры, с вашей земли несясь,

Прохладу я чувствую, на душу сходящую.

И веки мои текут, как тучи, дождь льющие,

И в море излитых слез душа моя плавает».

А достигнув Белого города, они вошли и спросили, где хан купцов и квартал денежных людей. И когда их провели к хану, они поселились там и взяли для себя три амбара и, получив ключи, открыли амбары и внесли туда свои товары и вещи. И они оставались в хане, пока не отдохнули, а потом везирь стал придумывать, как ухитриться в деле царевича…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Семьсот двадцать первая ночь

Когда же настала семьсот двадцать первая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь и царевич, поселившись в хане, внесли свои товары в амбары и посадили там своих слуг и жили в хане, пока не отдохнули. И потом везирь стал придумывать, как ухитриться в деле царевича, и сказал ему: «Мне кое-что пришло на ум, и я думаю, что в этом будет для тебя благо, если захочет Аллах великий». – «О везирь благого разумения, делай то, что пришло тебе на ум, да направит Аллах твоё мнение!» – ответил царевич. И везирь сказал: «Я хочу нанять для тебя лавку на рынке торговцев материей, и ты будешь в ней сидеть. Всякому – и знатному и простому – нужен рынок, и я думаю, что, когда ты сядешь и лавке и люди взглянут на тебя глазами, сердца склонятся к тебе, и ты станешь сильней для достижения желаемого. Ибо образ твой красив, и умы склоняются к тебе, и возвеселятся из-за тебя глаза». – «Делай то, что ты избирешь и хочешь», – сказал царевич, и везирь тотчас же поднялся и надел своё самое роскошное платье, и царевич тоже, и спрятал за пазуху кошель, где была тысяча динаров, и затем они вышли и пошли по городу. И люди смотрели на них и были ошеломлены красотой царевича и говорили: «Слава тому, кто сотворил этого юношу из ничтожной воды! Благословен Аллах, лучший из творцов».

И умножались разговоры о юноше, и люди говорили: «Это не человек, это не кто иной, как вышний ангел»[4]. А некоторые люди говорили: «Наверно отвлёкся Ридван, хранитель рая, от райских ворот, и вышел из них этот юноша». И люди следовали за ними на рынок материй, пока они не дошли и не остановились. И тогда подошёл к ним старец, внушавший почтение и полный достоинства, и приветствовал их, и когда они ответили на приветствие, он спросил: «О господа, есть ли у вас какая-нибудь нужда, которую мы будем иметь честь исполнить?» – «А кто ты будешь, о старец», – спросил везирь. И старец ответил: «Я надзиратель рынка». И тогда везирь сказал: «Знай, о старец, что этот юноша – мой сын, и я желаю взять для него лавку на этом рынке, чтобы он сидел там и учился продавать и покупать, и брать, и отдавать, и усвоил бы свойства купцов». И надзиратель отвечал: «Слушаю и повинуюсь!»

А потом в тот же час и минуту он принёс им ключи от одной из лавок и приказал посредникам её вымести, и те вымели лавку и почистили её, а везирь послал принести для лавки высокое кресло, набитое перьями страусов, на котором лежал маленький молитвенный коврик, обшитый «округ червонным золотом, и принёс также, подушку, и принёс столько товаров и материй из тех, которые прибыли с ним, что они наполнили лавку.

И когда настал следующий день, юноша пришёл и отпер лавку и сел на кресло и поставил перед собой двух невольников, одетых в лучшие одежды, а в глубине лавки он поставил двух рабов из прекраснейших абиссинцев.

А везирь наказал юноше скрывать свою тайну от людей, чтобы найти этим помощь для свершения своих дел, и затем он оставил его и отправился в амбары, наказав юноше, чтобы он осведомлял его обо всем, что будет происходить в лавке, день за днём.

И юноша сидел в лавке, подобный луне в её полноте, и люди прослышали о нем и об его красоте и заходили к нему без нужды, чтобы посмотреть на его красоту и прелесть и стройность его стана, и прославляли Аллаха великого, который сотворил его и соразмерил, и никто не мог пройти по этому рынку из-за чрезмерного скопления людей перед юношей. А царевич осматривался направо и налево, не зная, что ему делать из-за людей, которые были им ошеломлены, и надеялся, что завяжет дружбу с кем-нибудь из приближённых к правителю, и, может быть, это приведёт к упоминанию о царской дочери, но не находил к этому пути, и его грудь стеснилась, а везирь каждый день обнадёживал его, что он добьётся желаемого.