Тысяча и одна ночь. Том II - [55]

И тогда дворец перевернулся от воплей, и весть об этом дошла до султана, и жители города услышали о кончине аль-Фадла ибн Хакана, и заплакали о нем дети в школах. И его сын Нур-ад-дин Али поднялся и обрядил его, и явились эмиры, везири, вельможи царства и жители города, и в числе присутствующих на похоронах был везирь аль-Муин ибн Сави. И кто-то произнес при выходе похорон из дома:

«В день пятый расстался я со всеми друзьями

И мыли потом меня на досках от двери.

И сняли все то с меня, в чем прежде одет я был,

И снова надели мне одежду другую.

Снесли меня четверо на шеях в моленную,

И многие близ меня с молитвой стояли;

С молитвой надгробною, когда ниц не падают,

И все, кто мне другом был, о мне помолились.

Потом отнесли меня в жилище со сводами,

Где дверь не откроется, хоть кончится время».

И когда схоронили аль-Фадла ибн Хакана в земле и вернулись друзья и родные, Нур-ад-дин тоже вернулся со стенаниями и плачем, и язык его состояния говорил:

«В день пятый уехали они перед вечером,

Когда попрощались мы – простились и тронулись.

И только уехали – за ними душа ушла.

«Вернись», – я позвал ее, – спросила: «Куда вернусь?

В то тело, где духа нет и крови иссякнул ток,

Где кости одни теперь гремят и встречаются?»

Ослепли глаза мои от плача безмерного,

И на уши туг я стал – не слышат они теперь».

И он пребывал в глубокой печали об отце долгое время и в один из дней, когда он сидел в доме своего отца, вдруг кто-то постучал в дверь. И Нур-ад-дин Али поднялся и отворил дверь, и вошел один из сотрапезников и друзей его отца, и поцеловал Нур-ад-дину руку, и сказал: «О господин мой, кто оставил после себя подобного тебе, тот не умер, и такой же был исход для господина первых и последних. О господин, успокой свою душу и оставь печаль!»

И тогда Нур-ад-дин перешел в покой, предназначенный для сидения с гостями, и перенес туда все, что было нужно, и у него собрались его друзья, и он взял туда свою невольницу. И к нему сошлись десять человек из детей купцов, и он принялся есть кушанья и пить напитки и обновлял трапезу за трапезой и стал раздавать и проявлять щедрость.

И тогда пришел к нему его поверенный и сказал ему: «О господин мой, Нур-ад-дин, разве не слышал ты слов кого-то: «Кто тратит не считая – обеднеет не зная», а поэт говорит:

Я деньги храню и дальше от них гоняю –

Известно ведь мне, что дирхем – мой щит и меч мой,

И если раздам я злейшим врагам богатство,

Сменю средь людей я счастье свое на горе.

Так съем же их я и выпью я их во здравье,

Не дав никому из денег моих ни фельса.

И буду хранить богатства свои от всех я,

Кто скверен душой и дружбы моей не хочет.

Приятнее так, чем после сказать дурному:

«Дай дирхем мне в долг, – я пять возвращу – до завтра».

А он отвратит лицо от меня, и будет

Душа тут моя подобна душе собаки.

Как низки мужи, лишенные состоянья,

Хоть были бы их заслуги ярки, как солнце.

О господин, эти значительные траты и богатые подарки уничтожают деньги», – сказал он потом.

И когда Нур-ад-дин Али услышал от своего поверенного эти слова, он посмотрел на него и ответил: «Из всего, что ты сказал, я не буду слушать ни слова! Я слышал, как поэт говорил:

Коль есть у меня в руках богатство и я не щедр,

Пусть будет рука больна и пусть не встает нога!

Подайте скупого мне, что славен стал скупостью,

И где, покажите, тот, что умер от щедрости!»

«Знай, о поверенный, – прибавил он, – я хочу, чтобы, если у тебя осталось достаточно мне на обед, ты не отягощал меня заботой об ужине».

И поверенный ушел от него своей дорогой, а Нур-ад-дин Али предался наслаждениям, ведя приятнейшую жизнь, как и прежде, и всякому из его сотрапезников, кто ему говорил: «Эта вещь прекрасна!» – он отвечал: «Она твоя как подарок». А если другое говорил: «О господин мой, такой-то дом красив!» Нур-ад-дин отвечал ему: «Он подарок тебе».

И Нур-ад-дин до тех пор устраивал для них трапезу в начале дня и трапезу в конце дня, пока не провел таким образом год. А через год, однажды, он сидит и вдруг слышит: девушка Анис аль-Джалис произносит стихи:

«Доволен ты днями был, пока хорошо жилось,

И зла не боялся ты, судьбой приносимого.

Ночами ты был храним и дал обмануть себя,

Но часто, хоть ночь ясна, случается смутное».

Когда она кончила говорить стихотворение, вдруг постучали в дверь, и Hyp-ад-дин поднялся, и кто-то из его сотрапезников последовал за ним, а он не знал этого. И, открыв дверь, Hyp-ад-дин Али увидел своего поверенного и спросил его: «Что случилось?» И поверенный отвечал: «О господин мой, то, чего я боялся, – произошло». – «А как так?» – спросил Нур-ад-дин, и поверенный ответил: «Знай, что у меня в руках не осталось ничего, что бы стоило дирхем, или меньше, или больше, и вот тетрадь с расходами, которые я произвел, и записи о твоем первоначальном имуществе».

И, услышав эти слова, Нур-ад-дин Али опустил голову к земле и воскликнул: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха!»

Когда же тот человек, который тайком последовал за ним, чтобы подслушать, услыхал слова поверенного, он вернулся к своим друзьям и сказал: «Что станем делать? Нур-ад-дин Али разорился».

И когда Али Нур-ад-дин вернулся к ним, они ясно увидели у него на лице огорчение, и тут один из сотрапезников поднялся на ноги, посмотрел на Нур-ад-дина Али и спросил: «О господин, может быть ты разрешишь мне уйти?» – «Почему это ты уходишь сегодня?» – спросил Нур-ад-дин, и гость ответил: «Моя жена рожает, и я не могу быть вдали от нее. Мне хочется пойти к ней и посмотреть ее». И Нур-ад-дин позволил ему.