Тысяча и одна ночь отделения скорой помощи - [5]

Спустя полчаса анализы подтвердили диагноз. Фроттис заволновалась: как потихоньку сказать барышне о ее беременности, когда бесчисленное семейство расположилось в двух шагах от них? Вот крику будет!

Фроттис, понизив голос, сообщила девочке диагноз в самых стыдливых выражениях.

Та бросилась ей на шею, вереща: “Мы так долго этого ждали!”

Она позвала родичей. Они сгрудились вокруг Фроттис, принялись ее благодарить (интересно, за что?), чмокать в щеку и петь, потом прочли ее имя на бейджике и пообещали: если родится девочка, они ее так и назовут. Помчались в соседнюю кондитерскую за тортами… Жизнь вокруг будущей мамаши била ключом, радость лилась рекой.

Это была a priori хорошая новость.

Фроттис добавила в заключение:

– Даже я поддалась их настроению: никогда еще я так не радовалась, узнав, что четырнадцатилетняя девчонка беременна.

Бокс 4

Берта Нигредопс, девяносто два года, седые волосы, вставная челюсть. Морщин столько, что, пересчитывая их, можно уснуть.

У нее тоже болел живот. Ее обнаружили у кровати: она стояла голая на коленях и искала клубнику и гранаты под подушкой.

Берта была смущена и испугана. Я только протянул к ней руку, и она отпрянула. Как ее успокоить?

Я часто говорю себе, что лжи не существует. Ну разве что одна – об оружии массового уничтожения в Ираке.

Однако не всякая правда хороша в сложной ситуации.

Я просто, как ребенку, объяснил Берте, почему мне необходимо обследовать ее прямую кишку. Не убедил.

И меня осенило: нужно соврать.

Я читал ее историю болезни и кое-что узнал о семье.

– Простите, я не представился. Меня зовут Самюэль.

На секунду ее сознание прояснилось, и она удивленно взглянула на меня:

– Надо же, как моего внука!

Теперь угадайте, о чем мы с Бертой беседовали. О ее внуке!

У бабушек три неисчерпаемые темы для разговоров:

• погода;

• внуки;

• еда (“ Ты придешь на обед? Я купила два кило ростбифа и три кило картошки. Думаешь, хватит? – Бабуля, но я же приду один. – Не страшно! Остальное возьмешь с собой, будет чем перекусить на полдник”.)

– Знаете, мою бабушку тоже зовут Берта, как и вас.

– Правда?

Неправда. Но какая разница… Я перевернул ее на бок. Натянул перчатку и подцепил указательным пальцем комочек вазелина (примечание: мой указательный палец был дрянным человеком в прошлой жизни, за что ему в этой и достается).

– Самюэль! Красивое имя! Бабушка, наверное, вами гордится.

Мы мирно беседовали о том о сем, разумеется, о погоде тоже, и еще о том, как она готовит жареную картошку для своих внуков.

Правда сегодняшнего дня состояла в том, что:

• Берта перестала смущаться;

• Мне удалось ее осмотреть, и у нее не останется от этого слишком уж неприятных воспоминаний, разве что вспомнит, что встретила юношу, чем-то похожего на внука.

Мой указательный палец быстро обнаружил, отчего у девяностодвухлетней Берты так плохо с головой. Рентген брюшной полости все подтвердил.

Крайне важная информация. Внимательно послушайте, запишите и заучите наизусть: не опорожнять кишечник одиннадцать дней подряд вредно для здоровья. Это как канализация с забившимся стоком: нет опорожнения = застой в кишечнике, вредные вещества через тонкую слизистую всасываются в организм. И в прямом смысле ударяют вам в голову.

У Берты болел живот и наблюдались нарушения сознания, потому что у нее был запор; этот самый запор производил эффект многодневной попойки.

Зима близилась к концу. А у нас в отделении скорой помощи было 69 градусов – наверное, жарче, чем во всей больнице. Оговоримся: термометр разбился, когда по нему пнул ногой мальчишка, не желавший, чтобы его осматривали. Сейчас ему уже семнадцать, а у нас в отделении на шкале по-прежнему 69 градусов Цельсия.

Всю вторую половину дня мы с Фроттис работали по схеме: клизма – массаж живота – удаление фекалий вручную.

Берта лежала на боку в состоянии тяжелого опьянения. Ну что ж, займемся вами, Берта.

Клизма – массаж живота – удаление фекалий вручную.

Один заход – Фроттис, один – я.

Мы извлекли из Берты два с половиной килограмма кала.

Столько весит недоношенный ребенок.

По мере того как пара студентов-медиков прочищала кишки старой дамы, ее разум постепенно светлел. До встречи с Бертой я уже начал было думать, что Человек вовсе не велик, не добр, не прекрасен и не справедлив. Что Человек называет себя скульптором, если изваял “Давида”, и поэтом, если сочинил El Desdichado[8]. Человек что-то из себя строит, взбирается на пьедестал, но он всего лишь труба, которая наполняется сверху и опорожняется снизу.

Клизма – массаж живота – удаление фекалий вручную.

Один заход – Фроттис, один – я.

Берте девяносто два, нам с моей коллегой по двадцать семь.

Мы осторожно и тщательно обрабатывали нашу старушку. И извлекали из ее чрева не фекалии, а заповеди смирения, напоминающие нам, что мы всего лишь канализационные трубы.

А между тем… Меня вдруг осенило: самое ПРЕКРАСНОЕ из всего, чему нас учили, – то, что сегодня делаем мы, я и моя напарница.

Вы подумаете: что он несет? Что тут прекрасного – ковыряться в прямой кишке и испражнениях древней старухи?

Вам вряд ли случалось видеть, чтобы две юные трубы заботились о старой, как в тот день мы ухаживали за Бертой.