Тысяча и одна ночь - [97]

И Шамс-ад-дин закричал на него и сказал: «Молчи, да обезобразит Аллах тебя самого и твои свойства! Это мой сын». – «Мы в жизни не видели у тебя сына», – воскликнул Мухаммед Симсим. И купец сказал: «Когда ты принёс мне замутитель семени, моя жена понесла и родила этого мальчика, но из боязни дурного глаза я воспитывал его в подвале, под землёй, и мне хотелось, чтобы он не выходил из подвала, пока не сможет схватить рукою свою бороду. Но его мать не согласилась, и он потребовал, чтобы я открыл ему лавку и положил там товары и научил его покупать и продавать».

И начальник пошёл к купцам и осведомил их об истине в этом деле, и они все поднялись и вместе с начальником отправились к старшине купцов и, став перед ним, прочитали фатиху и поздравили его с этим мальчиком.

«Господь наш да сохранит корень и ветку, – сказали они, – но когда бедняку среди нас достаётся сын или дочка, он обязательно готовит для своих друзей блюдо каши и приглашает знакомых и родственников, а ты этого не сделал». – «Это вам с меня причитается, и встреча наша будет в саду», – отвечал купец…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести пятьдесят вторая ночь

Когда же настала двести пятьдесят вторая ночь, её сестра Дуньязада сказала ей: «О сестрица, докончи нам твой рассказ, если ты бодрствуешь, а не спишь». И Шахразада ответила: «С любовью и охотой! Дошло до меня, о счастливый царь, что старшина купцов обещал купцам трапезу и сказал им: „Наша встреча будет в саду“.

И когда наступило утро, он послал слугу в беседку и в дом, которые были в саду, и велел постлать там ковры и отправил припасы для стряпни: баранов, масла и прочее, что было нужно по обстоятельствам, и сделал два стола: стол в доме и стол в беседке.

И приготовился купец Шамс-ад-дин, и приготовился его сын Ала-ад-дин, и отец сказал ему: «О дитя моё, когда войдёт человек седой, я его встречу и посажу его за стол, который в доме, а ты, дитя моё, когда увидишь, что входит безбородый мальчик, возьми его и приведи в беседку и посади за стол». – «Почему, о батюшка? – спросил Ала-аддин. – Отчего ты готовишь два стола: один для мужчин, а другой для мальчиков?» – «О дитя моё, безбородый стыдится есть около мужей», – ответил Шамс-ад-дин. И его сын одобрил это.

И когда купцы стали приходить, Шамс-ад-дин встречал мужчин и усаживал их в доме, а его сын Ала-ад-дин встречал мальчиков и усаживал их в беседке. А потом поставили кушанья и стали есть и пить, наслаждаться и радоваться, и пили напитки и зажигали куренья, и старики сидели и беседовали о науках и преданиях.

И был между ними один купец, по имени Махмуд альБальхи, – мусульманин по внешности, маг втайне, который стремился к скверному и любил мальчиков. Он посмотрел в лицо Ала-ад-дину взглядом, оставившим после себя тысячу вздохов, и сатана украсил в его глазах лицо мальчугана жемчужиной, и купца охватила страсть, волненье и увлеченье, и любовь привязалась к его сердцу. (А этот купец, которого звали Махмуд аль-Бальхи, забирал ткани и товар у отца Ала-ад-дина.) И Махмуд аль-Бальхи встал пройтись и свернул к мальчикам, и те поднялись к нему навстречу. А Ала-ад-дину не терпелось отлить воду, и он поднялся, чтобы исполнить нужду, и тогда купец Махмуд обернулся к мальчикам и сказал им: «Если вы уговорите Ала-ад-дина поехать со мной путешествовать, я дам каждому из вас платье, стоящее больших денег», – и потом он ушёл от них в помещение мужчин. И пока мальчики сидели, вдруг вошёл к ним Ала-ад-дин. И они поднялись ему навстречу и посадили между собою, на возвышенье, и один из мальчиков сказал своему товарищу: «О Сиди Хасан, расскажи мне, откуда пришли к тебе твои деньги, на которые ты торгуешь?»

И Хасан отвечал: «Когда я вырос и стал взрослым и достиг возраста мужей, я сказал своему отцу: „О батюшка, приготовь мне товаров“; и он мне ответил: „О дитя моё, у меня ничего нет, но пойди возьми денег у кого-нибудь из купцов и торгуй на них, и учись продавать и покупать, брать и давать“.

И я отправился к одному из купцов и занял у него тысячу динаров и купил на них тканей и отправился с ними в Дамаск. И я нажил в два раза больше и забрал в Дамаске товаров и поехал с ними в Халеб, и продал их и получил свои деньги вдвойне, а потом я забрал товаров в Халебе и поехал в Багдад, и продал их и нажил вдвое больше, и до тех пор торговал, пока у меня не стало около десяти тысяч динаров денег».

И каждый из мальчиков говорил своему товарищу то же самое, пока не настала очередь и не пришлось говорить Ала-ад-дину Абу-ш-Шамату. И ему сказали: «А ты, о Сиди Ала-ад-дин?» И он ответил: «Меня воспитывали в подвале, под землёй, и я вышел оттуда в рту пятницу, и я хожу в лавку и возвращаюсь домой». – «Ты привык сидеть дома и не знаешь сладости путешествия, и путешествовать надлежит лишь мужам», – сказали ему. И он ответил: «Мне не нужно путешествовать, и нет для меня цены в удовольствиях». И кто-то сказал своему товарищу: «Он точно рыба: когда расстанется с водой, то умирает».

«О Ала-ад-дин, – сказали ему, – гордость детей купцов лишь в том, чтобы путешествовать ради наживы». И Ала-ад-дина охватил из-за этого гнев, и он ушёл от мальчиков с плачущими глазами и опечаленной душой и, сев на своего мула, отправился домой.