Тысяча и одна ночь. Книга 4 - [42]

Однажды аль-Амджад вышел на берег моря и вымыл свою одежду и, сходив в баню, надел чистое платье, а потом он вышел из бани и пошёл гулять по городу. И он встретил по дороге женщину, красивую и прелестную, стройную и соразмерную, на редкость прекрасную, которой нет подобия по красоте. И, увидав аль-Амджада, женщина подняла с лица покрывало и сделала ему знак бровями и глазами, бросая на него влюблённые взоры, и произнесла такие стихи:

"Потупил я взор, увидев, что ты подходишь,

Как будто бы ты глаз солнца с небес, о стройный!

Поистине, ты прекраснее всех представших,

Вчера был хорош, сегодня ещё ты лучше.

И если б красу на пять разделить, то взял бы

Иосиф себе лишь часть, да и ту не полной".

И когда аль-Амджад услышал речи женщины, его сердце возвеселилось из-за неё, и члены его устремились к ней, и руки страстей стали играть с ним, и он произнёс, указывая на неё, такие стихи:

"Перед розой щёк, в защиту ей, терновый шип,

Так кто ж душе внушит своей сорвать его?

Не протягивай к ней руки своей, - надолго ведь

Разгорятся войны за то, что оком взглянули мы.

Скажи же той, кто, обида нас, соблазнила нас:

"Будь ты праведной, ты б сильней ещё соблазнила нас",

Закрывая лик, ты сбиваешь нас лишь сильней с пути,

И считаю я, что с красой такой лучше лик открыть.

Её лик, как солнце, не даст тебе на себя взирать;

Лишь одетое тонким облаком, оно явится.

Исхудавшие охраняются худобой своей,

Так спросите же охранявших стан, чего ищем мы.

Коль хотят они истребить меня, перестанут пусть

Быть врагами нам и оставят нас с этой женщиной.

Не сразить им нас, если выступят против нас они,

Как разят глаза девы с родинкой, коль пойдут на нас".

Услышав от аль-Амджада это стихотворение, женщина испустила глубокие вздохи и произнесла, указывая на него, такие стихи:

"Стезёю расставанья ты пошёл, а не я пошла;

Любовь подари ты мне - пришла пора верности,

О ты, что жемчужиной чела как заря блестишь

И ночь посылаешь нам с кудрей на висках твоих!

Ты образу идола заставил молиться нас,

Смутив им: уже давно ты смуту зажёг во мне.

Не диво, что жар любви сжёг сердце моё теперь -

Огня лишь достоин тот, кто идолам молится,

Без денег подобных мне и даром ты продаёшь,

Ух если продашь меня, так цену мою возьми".

И когда аль-Амджад услышал от неё такие слова, он спросил её: "Ты ли придёшь ко мне, или я приду к тебе?" - и женщина склонила от стыда голову к земле и прочитала слова его: "Велик он! Мужчины да содержат женщин на то, в чем Аллах дал им преимущество друг перед другом".

И аль-Амджад понял её намёк..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести тридцать первая ночь

Когда же настала двести тридцать первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что альАмджад понял намёк женщины и узнал, что она хочет пойти с ним туда, куда он пойдёт, и решил подыскать для женщины место, но ему было стыдно идти с ней к портному, своему хозяину.

И он пошёл впереди, а она - сзади, и он ходил с нею из переулка в переулок и из одного места в другое, пока женщина не устала и не спросила: "О господин, где твой дом?" - "Впереди, - отвечал аль-Амджад, - до него осталось немного". И он свернул с нею в красивый переулок и прошёл (а женщина позади него) до конца переулка, и оказалось, что он не сквозной. "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!" - воскликнул альАмджад, а затем он повёл глазами вокруг себя и увидел в конце переулка большие ворота с двумя скамьями, но только ворота были заперты.

И аль-Амджад сел на одну из скамей, и женщина села на другую и спросила: "О господин мой, чего ты дожидаешься?" - и аль-Амджад надолго склонил голову к земле, а затем поднял голову и сказал: "Я жду моего невольника: ключ у него, и я сказал ему: "Приготовь нам еду и питьё и цветов к вину, когда я выйду из бани". И он подумал про себя: "Может быть, ей не захочется долго ждать, и она уйдёт своей дорогой и оставит меня в этом месте, и я тоже уйду своей дорогой".

А когда время показалось женщине долгим, она сказала: "О господин, твой невольник заставил нас ждать, сидя в переулке", - и подошла к дверному засову с камнем. "Не торопись, подожди, пока придёт невольник!" - сказал ей аль-Амджад, но она не стала слушать его слов и, ударив камнем по засову, разбила его пополам - и ворота распахнулись. "И как это тебе пришло в голову это сделать?" - спросил её аль-Амджад, а она воскликнула: "Ой, ой господин мой, а что же случилось? Не твой ли это дом и не твоё ли жилище?" - "Да, - отвечал аль-Амджад, - но не нужно было ломать засов".

И потом женщина вошла в дом, а аль-Амджад остался, растерянный, так как он боялся хозяев дома, и не знал, что делать. "Почему ты не входишь, о свет моего глаза и последний вздох моего сердца?" - спросила его женщина, и аль-Амджад ответил: "Слушаю и повинуюсь, но только невольник задержался, и я не знаю, сделал ли он что-нибудь из того, что я ему приказал, или нет".

И он вошёл с женщиной в дом, в величайшем страхе перед хозяевами жилища. А войдя в дом, он увидел прекрасную комнату с четырьмя портиками, расположенными друг против друга. И в комнате были чуланчики и скамейки, устланные коврами из шелка и парчи, а посреди неё был драгоценный водоём, по краям которого были расставлены подносы, украшенные камнями и драгоценностями и наполненные плодами и цветами, а рядом с подносами были сосуды для питья, и, кроме того, там был подсвечник со вставленной в него свечой. И все помещение было полно дорогими материями, и там были сундуки и кресла, и на каждом кресле был узел, а на узле мешок полный дирхемов, золота и динаров, и дом свидетельство вал о благосостоянии его владельца, так как пол в нем был выстлан мрамором.