Тысяча и одна ночь. Книга 4 - [2]

И когда Камар-аз-Заман услышал это от своего отца, он ненадолго потупил голову, а потом поднял её и сказал: "О батюшка, такое я не сделаю никогда, хотя бы пришлось мне испить чашу гибели. Я знаю и уверен, что великий Аллах вменил мне в обязанность повиноваться тебе, но, ради Аллаха, прошу тебя, не принуждай меня к браку и не думай, что я женюсь когда-либо в моей жизни, так как я читал книги древних и недавно живших и осведомлён о том, какие их постигли от женщин искушения, бедствия и беспредельные козни, и о том, что рассказывают про их хитрости. А как прекрасны слова поэта:

Распутницей кто обманут,

Тому не видать свободы,

Хоть тысячу он построит

Покрытых железом замков.

Ведь строить их бесполезно,

И крепости не помогут,

И женщины всех обманут -

Далёких так же, как близких,

Они себе красят пальцы

И в косы вплетают ленты

И веки чернят сурьмою,

И пьём из-за них мы горесть,

А как прекрасны слова другого:

Право, женщины, если даже звать к воздержанию их, -

Кости мёртвые, что растерзаны хищным ястребом.

Ночью речи их и все тайны их тебе отданы,

А наутро ноги и руки их не твои уже.

Точно хан они, где ночуешь ты, а с зарёй - в пути,

И не знаешь ты, кто ночует в нем, когда нет тебя".

Услышав от своего сына Камар-аз-Замана эти слова и поняв эти нанизанные стихи, царь Шахраман не дал ему ответа вследствие своей крайней любви к нему и оказал ему ещё большую милость и уважение.

И собрание разошлось в тот же час, и, после того как собрание было распущено, царь позвал своего везиря и уединился с ним и сказал ему: "О везирь, поведай мне, как мне поступить с моим сыном Камар-аз-Заманом, как женить его..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Сто семьдесят вторая ночь

Когда же настала сто семьдесят вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь потребовал к себе везиря и уединился с ним и сказал ему: "О везирь, скажи мне, как мне поступить с моим сыном Камар-аз-Заманом. Я спросил у тебя совета насчёт его брака, и это ты мне посоветовал его женить, прежде чем я сделаю его султаном. Я говорил с сыном о браке много раз, но он не согласился со мною; посоветуй же мне теперь, о везирь, что мне делать?" - "О царь, - ответил везирь, - потерпи ещё год, а потом, когда ты захочешь заговорить с твоим сыном об этом деле, не говори тайком, но заведи с ним речь в день суда, когда все везири и эмиры будут присутствовать и все войска будут стоять тут же. И когда эти люди соберутся, пошли в ту минуту за твоим сыном Камар-аз-Заманом и вели ему явиться, а когда он явится, скажи ему о женитьбе в присутствии везирей и вельмож и обладателей власти. Он обязательно устыдится и не сможет тебе противоречить в их присутствии".

Услышав от своего везиря эти слова, царь Шахраман обрадовался великою радостью и счёл правильным его мнение и наградил его великолепным платьем. И царь Шахраман не говорил со своим сыном Камар-аз-Заманом год о женитьбе. И с каждым днём из дней, что проходили над ним, юноша становился все более красив, прекрасен, блестящ и совершенен, и достиг он возраста близкого к двадцати годам, и Аллах облачил его в одежду прелести и увенчал его венцом совершенства. И око его околдовывало сильнее, чем Харут, а игра его взора больше сбивала с пути, чем Тагут. Его щеки сияли румянцем, и веки издевались над острорежущим, а белизна его лба говорила о блестящей луне, и чернота волос была подобна мрачной ночи. Его стан был тоньше летучей паутинки, а бедра тяжелее песчаного холма; вид его боков возбуждал горесть, и стан его сетовал на тяжесть бёдер, и прелести его смущали род людской, как сказал о нем кто-то из поэтов в таких стихах:

Я щекой его и улыбкой уст поклянусь тебе

И стрелами глаз, оперёнными его чарами"

Клянусь мягкостью я боков его, остриём очей,

Белизной чела и волос его чернотой клянусь.

И бровями теми, что сон прогнали с очей моих,

Мною властвуя запрещением и велением,

И ланиты розой и миртой нежной пушка его,

И улыбкой уст и жемчужин рядом во рту его,

И изгибом шеи и дивным станом клянусь его,

Что взрастил гранатов плоды своих на груди его,

Клянусь бёдрами, что дрожат всегда, коль он движется,

Иль спокоен он, клянусь нежностью я боков его;

Шелковистой кожей и живостью я клянусь его,

И красою всей, что присвоена целиком ему,

И рукой его, вечно щедрою, и правдивостью

Языка его, и хорошим родом, и знатностью.

Я клянусь, что мускус, дознаться коль, - аромат его,

И дыханьем амбры нам веет ветер из уст его.

Точно так же солнце светящее не сравнится с ним,

И сочту я месяц обрезком малым ногтей его".

И затем царь Шахраман слушал речи везиря ещё год, пока не случился день праздника..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Сто семьдесят третья ночь

Когда же настала сто семьдесят третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь Шахраман послушался совета везиря и ждал ещё год, пока не случился день праздника. И пришёл день суда, и зал собраний царя наполнился тогда эмирами, везирями, вельможами царства и воинами и людьми власти, а затем царь послал За своим сыном Камар-аз-Заманом, и тот, явившись, три раза поцеловал землю меж рук своего отца и встал перед ним, заложив руки за спину.