Тысяча и одна ночь. Книга 2 - [6]

И везирь подождал до ночи и, когда пришёл его сын, он схватил ею и хотел его зарезать, но мать Нур-ад-дина позвала его и спросила: "Что ты хочешь с ним сделать?" - "Я зарежу его", - отвечал везирь, и тогда сын спросил своего отца: "Разве я для тебя ничтожен?" И глаза везиря наполнились слезами, и он воскликнул: "О дитя любви, как могло быть для тебя ничтожно, что пропадут мои деньги и моя душа?" И юноша отвечал: "Послушай, о батюшка, что сказал поэт:

Пусть и грешен я, по всегда мужи разумные

Одаряли грешных прошением всеобъемлющим.

И на что же ныне надеяться врагам твои и,

Коль они в почине, а ты по месту превыше всех?"

И тогда везирь поднялся с груди своего сына и сказал: "Дитя моё, я простил тебя!" - и его сердце взволновалось, а сын его поднялся и поцеловал реку своего отца, и тот сказал: "О дитя моё, если бы я знал, что ты будешь справедлив к Анис аль-Джалис, я бы подарил её тебе". - "О батюшка, как мне не быть к ней справедливым?" - спросил Нур-ад-дин.

И везирь сказал: "Я дам тебе наставление, дитя моё: не бери, кроме неё, жены или наложницы и не продавай её". - "Клянусь тебе, батюшка, что я ни на ком, кроме неё, не женюсь и не продав её", - отвечал Нур-ад-дин и дал в этом клятву и вошёл к невольнице и прожил с нею год. И Аллах великий заставил царя забыть случай с этой девушкой.

Что же касается аль Муина ибн Сави, то до него дошла весть об этом, но он не мог говорить из-за положения везиря при султане.

А когда прошёл год, везирь аль-Фадл ибн Хакан отправился в баню я вышел оттуда вспотевший, и его ударило воздухом, так что он слёг на подушки, и бессонница его продлилась, и слабость растеклась по нему.

И тогда он позвал своего сына Нур-ад-дина Али и, когда тот явился, сказал ему: "О сын мой, знай, что удел распределён и срок установлен, и всякое дыхание должно испить чашу смерти". И он произнёс:

"Умираю! Преславен тот, кто бессмертен!

Я уверен, что скоро мёртвым я буду.

Нет в деснице владыки смертного власти,

И тому лишь присуща власть, кто бессмертен".

"О дитя моё, - сказал он потом, - нет у меня для тебя наставления, кроме того, чтобы бояться Аллаха и думать о последствиях дел, и заботиться о девушке Анис аль-Джалис". - "О батюшка, - сказал Нур-ад-дин, - кто же равен тебе? Ты был известен добрыми делами и за тебя молились на кафедрах!"

И везирь сказал: "О дитя моё, я надеюсь, что Аллах меня примет!" И затем он произнёс оба исповедания и был приписан к числу людей блаженства.

И тогда дворец перевернулся от воплей, и весть об ртом дошла до султана, и жители города услышали о кончине аль-Фадла ибн Хакана, и заплакали о нем дети в школах. И его сын Нур-ад-дин Али поднялся и обрядил его, и явились эмиры, везири, вельможи царства и жители города, и в числе присутствующих на похоронах был везирь аль-Муин ибн Сави. И кто-то произнёс при выходе похорон из дома:

"В день пятый расстался я со всеми друзьями

И мыли потом меня на досках от двери.

И сняли все то с меня, в чем прежде одет я был,

И снова надели мне одежду другую.

Снесли меня четверо на шеях в моленную,

И многие близ меня с молитвой стояли;

С молитвой нагробною, когда ниц не падают,

И все, кто мне другом был, о мне помолились.

Потом отнесли меня в жилище со сводами,

Где дверь не откроется, хоть кончится время".

И когда схоронили аль-Фадла ибн Хакана в земле и вернулись друзья и родные, Нур-ад-дин тоже вернулся со стенаниями и плачем, и язык его состояния говорил:

"В день пятый уехали они перед вечером,

Когда попрощались мы - простились и тронулись.

И только уехали - за ними душа ушла.

"Вернись", - я позвал её, - спросила: "Куда вернусь?

В то тело, где духа нет и крови иссякнул ток,

Где кости одни теперь гремят и встречаются?"

Ослепли глаза мои от плача безмерного,

И на уши туг я стал - не слышат они теперь".

И он пребывал в глубокой печали об отце долгое время и в один из дней, когда он сидел в доме своего отца, вдруг кто-то постучал в дверь. И Нур-ад-дин Али поднялся и отворил дверь, и вошёл один из сотрапезников и друзей его отца, и поцеловал Нур-ад-дину руку, и сказал: "О господин мой, кто оставил после себя подобного тебе, тот не умер, и такой же был исход для господина первых и последних. О господин, успокой свою душу и оставь печаль!"

И тогда Нур-ад-дин перешёл в покой, предназначенный для сидения с гостями, и перенёс туда все, что было нужно, и у него собрались его друзья, и он взял туда свою невольницу. И к нему сошлись десять человек из детей купцов, и он принялся есть кушанья и пить напитки и обновлял трапезу за трапезой и стал раздавать и проявлять щедрость.

И тогда пришёл к нему его поверенный и сказал ему: "О господин мой, Нур-ад-дин, разве не слышал ты слов кого-то: "Кто тратит не считая - обеднеет не зная", а поэт говорит:

Я деньги храню и дальше от них гоняю -

Известно ведь мне, что дирхем - мой щит и меч моим

И если раздам я злейшим врагам богатство,

Сменю средь людей я счастье своё на юре.

Так съем же их я и выпью я их во здравье,

Не дав никому из денег моих ни фельса.

И буду хранить богатства свои от всех я,

Кто скверен душой и дружбы моей не хочет.

Приятнее так, чем после сказать дурному: