Тысяча девятьсот восемнадцатый год - [29]
Томас. Да.
Король. В одном своем стихотворении, обращенном ко мне, вы говорите: «Никаким венком лавровым кровь с меча ты не сотрешь». Вы заметили, вероятно, что такие атрибуты не очень ко мне подходят. Вы пользуетесь известным авторитетом у этих?
Томас. Да.
Король. Что со мной будет?
Томас. Вы можете устраивать вашу жизнь как вам угодно. Подписав этот документ, вы становитесь частным лицом, не лучше и не хуже всякого другого.
Король. Машину, Ландсгоф. Могу я обратиться к людям с несколькими словами?
Томас. Ваше положение может растрогать чувствительные сердца. Но мы победители, и мы можем себе позволить быть великодушными. Пожалуйста, говорите.
Король (сидя у письменного стола, вполоборота к толпе). Послушайте, я желал вам добра, но вы не понимали меня, а я вас. Вы полагаете, что я виноват, если вам плохо живется, и вы недовольны, и вы хотите меня убрать. Я не думаю, что вы от этого много выиграете. Письма вам будут доставлять республиканские почтальоны вместо королевских, ездить будете по республиканским железным дорогам, а если проворуетесь или подделаете вексель — вас приговорят не именем короля, а именем господина Вендта. Если я уйду отсюда, расстояние от земли до солнца не уменьшится, не изменится скорость вращения земли, и зимой по-прежнему придется топить, а летом вы будете потеть, и филоксера не исчезнет сама по себе, и дефицит придворных театров тоже. Готова машина, Ландсгоф?
Да. И еще одно я хотел сказать вам. (Встает, одергивает китель.) Господа и слуги — были, есть и будут. Приказание и повиновение — были, есть и будут. И, наверное, тот, кто столетиями учился повелевать, делает это лучше, чем тот, кто только сегодня начал этому учиться. (Его голос крепнет, его глаза, глядевшие куда-то поверх людей, останавливаются на них.) И если я подпишу эту бумажку, это будет лишь пустой формальностью. Я не могу освободить вас от присяги, даже если бы я и захотел. Я знаю, что король — я и что останусь им, даже если вы меня выгоните отсюда. (Он стоит возле письменного стола, молодой, высокомерный; тихо говорит.) Вы можете выпустить другие почтовые марки, можете переплавить монеты с моим профилем. Но землю этой страны вы не можете изменить. Я стою на ней тверже, чем тот, кого вы изберете своим вождем, — и тут вам ничего не сделать.
Молчание. Масса неподвижна.
Томас. Если желаете, я дам вам людей, чтобы вы могли беспрепятственно покинуть город.
Король. Благодарю вас. Я не нуждаюсь в охране.
(Удаляется.)
Толпа молча расступается перед ним. Он проходит по коридору, образованному расступившимися людьми, которые на всем пути его до выхода из замка молча снимают перед ним шапки.
5
На вилле Георга. Беттина одна.
Томас (входит с Кристофом). Вы хотели меня видеть, Беттина.
Беттина. Георг арестован. Своими рабочими. Я не могу узнать, что с ним сделали. Вам известно, что Георг никогда не занимался политикой. Вам, Томас, это известно.
Томас. Нужно ли об этом говорить, Беттина. Я сделаю так, как вы хотите. (Пишет.) Пожалуйста, отправляйся немедленно на завод. (Передает записку Кристофу, который сейчас же уходит.)
Беттина. Стало быть, вы у цели, Томас?
Томас. Нет. Я не у цели. Самое важное — впереди.
Беттина. Неужели ваша борьба по-прежнему требует бешеного потока действий? Неужели действия по-прежнему должны осквернять ваши идеи?
Томас. Что мне в идее, если она не является зародышем действия? Я начинаю интересоваться идеен только тогда, когда она воплощается в действие. Я верю во власть идеи. Америка открыта силой идеи. Только потому, что Колумб твердо верил в свою физико-математическую идею, он шел, побираясь, от двора к двору, он отважился ринуться в грозную беспредельность. Почему же истина математическая должна мне быть дороже, чем истина моральная? Идея остается для меня фразой до тех пор, пока я не претворяю ее в жизнь.
Беттина. Тогда претворите ее в ваше искусство. Разве кто-нибудь живет полнее, чем поэт? Разве поэт не исчерпывает до дна всех возможностей, и разве эти возможности не богаче реальной действительности? Крайности человеческой жизни — действие и отречение, созерцание и активность — разве они не сливаются у него воедино?
Томас. Я не принадлежу себе.
Беттина. Было время, когда вы ощущали искусство как часть самого себя, Томас. Вы были свободны. И ведь вы никогда не теряли и не потеряете себя.
Томас. Это звучит как утешение. Разве я нуждаюсь в утешении? Разве я не победил?
Беттина молчит.
Томас (настойчиво). Вы думаете, что я нуждаюсь в утешении, Беттина?
Беттина. Может быть.
6
Комната Кристофа. Кристоф лежит на кровати. Анна-Мари. Санитар.
Санитар (Анне-Мари). Прострелена тазовая кость. Ничего сделать нельзя. Чудо, что он еще жив. (Уходит.)
Кристоф (устало). Анна-Мари.
Анна-Мари. Да, Кристоф.
Кристоф. Томас придет?
Анна-Мари. Я дала ему знать. Он, наверно, сейчас будет здесь.
Кристоф (всполошившись). Машина.
Анна-Мари (у окна). Это не он.
Кристоф. Больно. Адским огнем горит все нутро. Только бы Томас пришел уже.
Томас (входит). Ну, как?
Анна-Мари делает жест безнадежности.
Томас (с минуту молчит, затем овладевает собой, подходит к Кристофу; тихо, с нежностью). Кристоф!
Тонкий, ироничный и забавно-пикантный исторический роман об удивительной судьбе образованнейшей и экстравагантнейшей женщины позднего Средневековья — герцогини Маргариты по прозвищу Маульташ (Большеротая) — и о многолетней войне двух женщин — жены и фаворитки, в которой оружием одной были красота и очарование, а оружием другой — блестящий ум и поистине божественный талант плести изощренные интриги.
Под видом исторического романа автор иносказательно описывает приход нацистов к власти в Германии.
«Испанская баллада» — поэтическая повесть о любви кастильского короля Альфонсо VIII к дочери севильского купца Ракели. Сюжет романа, взятый из староиспанских хроник, вдохновлял многих писателей и поэтов, но только Лион Фейхтвангер обозначил тесную связь судьбы влюбленных с судьбой их страны. Рассказывая о прошлом, Фейхтвангер остается актуальным, современным писателем. Эта книга о большой человеческой любви, торжествующей над мраком предрассудков и суеверий, над мелкими корыстными расчетами и крупными политическими интригами. Перевод Н.
Лион Фейхтвангер (1884–1958) – выдающийся немецкий писатель и драматург. В своих произведениях, главным образом исторических романах, обращался к острым социальным проблемам. Им создан новый тип интеллектуального исторического романа, где за описаниями отдаленной эпохи явственно проступает второй план – параллели с событиями современности.
Увлекательная и удивительно точная хроника одного из самых сложных и неоднозначных периодов истории Римской империи —изначально обреченной на поражение отчаянной борьбы за независимость народов Иудеи, — войны, в которой мужеству повстанцев противостояла вся сила римского оружия...
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Цирил Космач (1910–1980) — один из выдающихся прозаиков современной Югославии. Творчество писателя связано с судьбой его родины, Словении.Новеллы Ц. Космача написаны то с горечью, то с юмором, но всегда с любовью и с верой в творческое начало народа — неиссякаемый источник добра и красоты.
«В те времена, когда в приветливом и живописном городке Бамберге, по пословице, жилось припеваючи, то есть когда он управлялся архиепископским жезлом, стало быть, в конце XVIII столетия, проживал человек бюргерского звания, о котором можно сказать, что он был во всех отношениях редкий и превосходный человек.Его звали Иоганн Вахт, и был он плотник…».
Польская писательница. Дочь богатого помещика. Воспитывалась в Варшавском пансионе (1852–1857). Печаталась с 1866 г. Ранние романы и повести Ожешко («Пан Граба», 1869; «Марта», 1873, и др.) посвящены борьбе женщин за человеческое достоинство.В двухтомник вошли романы «Над Неманом», «Миер Эзофович» (первый том); повести «Ведьма», «Хам», «Bene nati», рассказы «В голодный год», «Четырнадцатая часть», «Дай цветочек!», «Эхо», «Прерванная идиллия» (второй том).
Книга представляет российскому читателю одного из крупнейших прозаиков современной Испании, писавшего на галисийском и испанском языках. В творчестве этого самобытного автора, предшественника «магического реализма», вымысел и фантазия, навеянные фольклором Галисии, сочетаются с интересом к современной действительности страны.Художник Е. Шешенин.
Автобиографический роман, который критики единодушно сравнивают с "Серебряным голубем" Андрея Белого. Роман-хроника? Роман-сказка? Роман — предвестие магического реализма? Все просто: растет мальчик, и вполне повседневные события жизни облекаются его богатым воображением в сказочную форму. Обычные истории становятся странными, детские приключения приобретают истинно легендарный размах — и вкус юмора снова и снова довлеет над сказочным антуражем увлекательного романа.
Рассказы Нарайана поражают широтой охвата, легкостью, с которой писатель переходит от одной интонации к другой. Самые различные чувства — смех и мягкая ирония, сдержанный гнев и грусть о незадавшихся судьбах своих героев — звучат в авторском голосе, придавая ему глубоко индивидуальный характер.