Тысяча белых женщин: дневники Мэй Додд - [44]

Мужчины недавно вернулись с удачной охоты на бизона: я не сразу осознала, что шайенны очень ждали охотничьего триумфа перед свадебными торжествами, потому что какой же пир без богатой добычи. Право слово: мне нужно столько узнать о том, как выживают эти люди! Не меньше, чем им нужно узнать о цивилизации.

Вечером того дня в каждом вигваме устраивался семейный праздник, и постепенно все переросло во всеобщее веселье. Женщины наготовили горы еды, к моему удивлению, вполне съедобной. Первая жена вождя, Тихоня, славилась среди индейцев своими кулинарными способностями, а готовясь к свадебному пиру, она просто превзошла себя. Обжарила нежные ребрышки и печень бизона на углях, потушила в котле мясо с дикой репой, которая зовется на французский манер «белым яблоком». Приготовила другие коренья с весенними травами, названий которых я пока не знаю, – но вышло очень вкусно. Нам, невестам, не позволяли даже пальцем шевельнуть – в буквальном смысле: даже еду, нарезанную маленькими кусочками, нам давали с рук наши индеанки-помощницы, точно не хотели, чтобы мы тратили хоть какие-то силы… Теперь-то я понимаю причину.

Среди этого кулинарного разнообразия мне встретилось одно блюдо, о котором я не могу не поведать – почти никто из наших женщин, включая меня, не смог к нему притронуться. Жуть! Мерзость! Вареная собачина! Да, да, задушенный щенок! Считается большим деликатесом и готовится в особых случаях вроде свадьбы. Моя подруга Перо-на-Макушке, служившая поваренком при старшей жене, лично совершила это ужасное действо – свернула песику шею – и так буднично, точно выжимала полотенце. Господи! Я попыталась вмешаться, спасти собачку от печальной участи, но Перышко рассмеялась, вырвалась и продолжила душить щенка, пока он безжизненно не обмяк у нее в руках. После этого его ошпарили кипятком, освежевали, выпотрошили и поджарили над огнем; все присутствующие одобрительно зацокали языком, заахали и стали облизываться, предвкушая вкус деликатеса. Я не смогла заставить себя попробовать собачину – меня выворачивало даже от запаха этого «жаркого».

В нашем вигваме собралась ровно дюжина гостей – большинство из них пригласили потому, что они были бедными. Ты ничего не знаешь о бедности, Гортензия, потому что всегда вела жизнь тепличную и привилегированную; но бедность универсальное и метакультурное явление, потому что и среди индейцев есть бедные и богатые – удачливые охотники и умелые собиратели живут в хорошо обустроенных жилищах, у них много шкур, и платьев, и лошадей – и те, у кого нет почти ничего, кто зависит от щедрости соплеменников. Кстати, я никогда не встречала более милосердных и бескорыстных людей, чем шайенны. Я верю, что те несчастные, что пришли в тот вечер в наше – видишь, я уже говорю «наше!» жилище, – родственники погибших в бою, а может, индейцев, что прибились в форте, пьяниц и попрошаек, бросивших жен и детей… Остается только гадать, что же мы можем дать этим, если контакт с цивилизацией так им вредит… Так «портит» их, как говорил капитан Бёрк.

Кажется, первостепенный долг моего мужа Маленького Волка – как странно называть его «мужем», – это заботиться о своих бедных земляках. Некоторые женщины привели на праздник детей разного возраста; они тихо сидели на земляном полу и ели все, что им давали матери.

После «застолья» дети помладше, насытившись, уснули прямо на шкурах, а мужчины пустили по кругу трубку и принялись рассказывать истории, которых я, конечно, не понимала, но видела, с каким восторгом им внимают гости. То ли от сытной еды и тепла, царившего в жилище, то ли от того, что они говорили с мягким рокотом, язык индейцев уже не казался мне неблагозвучным; в нем есть ритм и темп, конечно, примитивный, но больше не режущий ухо, как вначале; я начала впадать в своего рода транс – состояние, подобное сну, только я не спала, а точно воспринимала все сквозь пелену, как одурманенная.

И тут, повинуясь неведомому сигналу, все стали выходить из вигвамов, чтобы собраться в круг, образованный расположением жилищ; нечто вроде городской площади, только немного иной формы. В странном новом мире все округло… Туда же стали стекаться «музыканты» (если так можно выразиться, только не подумай, что тут есть подобие Чикагского филармонического оркестра!), танцоры и певцы. Наши женщины, сбившись в стайку, дивились причудливости свадебных уборов друг друга: платьев, раскраски лиц и тел. Мою подругу Марту раскрасили «под барсука»: сходство вышло порази тельным; черная маска с белыми полосами через лоб и нос. Понятия не имею, зачем, но индейцы ничего не делают просто так. Что до меня, то половина моего лица была выкрашена в черное, с нарисованными белым на щеках созвездиями и полной луной на лбу, а вторая половина – в белое, с синей извилистой речкой. «Ты – день и ночь!» – восхитилась моя Марта, которая тоже, кажется, впала в наркотический транс. «Ой, а мы с тобой лисички, Мегги!» – одобрительно сказала вторая сестра Келли, Сьюзен. Еще бы – рыжие ирландки были не только одинаково разукрашены, но получили и «головные уборы» – настоящие лисьи головы, укрепленные на макушках, с хвостами, приколотыми к платьям девушек у копчика. Этим было подчеркнуто поразительное сходство сестер и, учитывая плутоватую натуру обеих, проявлен гениальный дар наблюдения дикарей.