Тыл — фронту - [69]

В отрядах, как вспоминает Петр Александрович, было до двух тысяч трудармейцев. Основную часть составляли немцы Поволжья, советские немцы из других районов страны, финны и греки. Все они содержались под охраной. Прибывшие же летом 1942 года трудмобилизованные из Средней Азии работали без охраны. П. А. Эзау вспомнил в связи с этим любопытный эпизод:

— Меня поразило, что в составе нашего отряда было немало бывших в недавнем прошлом военных немецкой национальности, многие из них награждены орденами и медалями, и первое время они даже носили их, а потом поняли, что, когда тебя ведут под охраной с овчарками, носить награды негоже. Хорошо помню одного немца-трудармейца, на груди которого алел значок депутата Верховного Совета СССР. Работали мы в основном чернорабочими, землекопами. Однажды генерал Комаровский узнал в одном землекопе, возившем тачку с грунтом, своего руководителя, под началом которого трудился в 30-е годы. Он перевел коллегу на более легкую работу.

Вообще, 1942 год был тяжелейшим временем для трудармейцев. Питание очень плохое, угнетали жестокие морозы. Резко увеличилась смертность. П. А. Эзау вспоминает, что на строительстве действовали постоянно четыре похоронные бригады, куда еще дополнительно выделяли по одному-два человека. Ежедневно умирало до 50 трудармейцев.

— В нашем отряде, — говорит П. А. Эзау, — было два инвентарных гроба, в которые ложили умерших, а у общей могилы гробы освобождали, засыпали умерших землей, и возчик возвращался с пустыми гробами за другими.

Больных и истощенных трудармейцев, а также заключенных, вылечить которых, по мнению медиков, считалось невозможно, как тогда говорили, «актировали» и представляли, так сказать, самим себе. Их помещали в отдельный барак, снимали охрану, и они постепенно умирали.

Жизнь в трудармии была настолько тяжела, что некоторые мобилизованные, прослышав, что в лагерях заключенные питаются лучше, всерьез обсуждали вопрос о том, как бы получить небольшой срок и попасть в это заведение. Товарищем по бригаде у П. А. Эзау был некто Кирбиц — белорус по национальности, попавший за колючую проволоку лишь за то, что кому-то из чиновников показалось в его фамилии немецкое звучание. Этот Кирбиц к концу 1943 года все же доказал, что он — белорус и добровольцем отправился на фронт. В составе бригад советских немцев были люди и других национальностей: евреи, эстонцы, фамилии которых походили на немецкие, но доказать свое происхождение в той обстановке они просто не могли.

Надо сказать, пока в 1941—1942 годах источник пополнения подразделений трудармии казался неисчерпаемым, высокие начальники, мягко выражаясь, мало обращали внимания на социальные вопросы, в том числе на питание. Ситуация резко изменилась в сорок четвертом, когда источник пополнения иссяк, тогда были предприняты все меры для улучшения в первую очередь питания и жизненных условий.

А что же в Бакале? В 1942 году там тоже развернулось строительство — агломерационного комбината, продукция которого должна была идти для обеспечения нужд ЧМЗ.

Карлу Карловичу Симону 63 года, он до сих пор трудится в Бакальском рудоуправлении. А когда началась война, он жил в Верхне-Чирчикском районе Узбекской ССР, недалеко от Ташкента. 23 июня вместе со своими друзьями — тремя русскими и немцем он подал заявление о вступлении в Красную Армию добровольцем. Ему сказали, что надо подождать. После августовского Указа 1941 года немцев, проживающих в их селе, выселили в Самарканд. 31 марта 1942 года К. К. Симону принесли повестку, только не в действующую, а в трудармию. Везли их в товарных вагонах, в 40-тонных размещались 104 человека, а в 20-тонных — 52.

— Привезли нас в Бакал, — вспоминает К. К. Симон, — и сразу в баню. Выходим из нее, увидели охранников и с ними лающих овчарок. До этого у нас не было никакой охраны, мы ехали совершенно свободно.

Прибывших на Бакал советских немцев размещали в бывшей церкви, для чего вокруг возвели вышки и ограду из колючей проволоки, а также на Успенском поселке. Симон рассказывал мне:

— Питание в первое время было негодным, вместо хлеба часто давали жженые сухари, а зимой мерзлые турнепс и капусту. Работали мы на строительстве котлована под аглофабрику. Глубина его была до 20 метров. Сначала на строительстве котлована почему-то использовали в основном служащих: бывших счетных работников, врачей, экономистов. Как правило, эти люди были в возрасте, нормы не выполняли, а это сказывалось на питании.

Существовали три котла: первый и второй были для тех, кто выполнял нормы выработки. По первому котлу полагалось в 1942 году 800 граммов хлеба, три раза — первое блюдо и дважды — второе; по второму котлу — 600 граммов хлеба, трижды — первое блюдо, один раз — второе и, наконец, по третьему выдавалось 400 граммов хлеба и дважды — первое блюдо. Ясно, что люди, не привыкшие к тяжелому труду, чаще уходили из жизни.

Возводя аглофабрику, трудармейцы одновременно развернули строительство для будущего лагеря заключенных. Сейчас в печати появляются сообщения, рассказы, воспоминания о страшных колымских и красноярских лагерях, о лагерях, расположенных в Коми АССР, но я пока не встречал рассказов о лагерной жизни в нашем крае. В силу климатических условий жизнь у нас была не намного легче, чем на Колыме.