Тяжелый удар; Карусель - [3]

Этим летом смех Шарлотты звенел совсем по-другому. «Что ты за мужчина, Мунтис, если не можешь даже доплыть до буйков?..»

Один из каменщиков поднял голову.

— Здравствуйте, — растерявшись, невольно поздоровался парень и, чувствуя на себе взгляды рабочих, поспешно пошел дальше. На счастье, дорожка к карусели сворачивала в сторону. Мунтис ускорил шаг и озабоченно посмотрел на серое осеннее небо. Если вдруг польет дождь, мальчика могут и не выпустить на улицу. А это означало бы нарушение привычного порядка, установившегося в начале июля, незадолго после того, как они расстались с Шарлоттой. Расстались потому, что девушка как-то сказала: «Ты не станешь ему хорошим отцом, Мунтис. У меня даже иногда бывает такое ощущение, что ты его ненавидишь. Оно и понятно — чужой ребенок, не свой…»

Мальчик — его звали Модрис — унаследовал глаза своего отца. Снимок этого человека стоял на ночном столике. Мунтис встречался с Шарлоттой уже год, когда в минуты близости спросил: «Неужели он так и будет наблюдать за нами? Не лучше ли убрать фото в альбом или еще куда?» Шарлотта тогда возмущенно вскинула брови: «Что? Так это ведь отец Модриса!» «Да, но мы же решили начать все сначала…» — «Ты просто не любишь мальчика! Сейчас я в этом полностью убедилась». Мунтис пожал плечами. «Ты равнодушен к нему, — продолжала Шарлотта. — Мальчику нужна твоя любовь, а не эти двухсотграммовые бонбоньерки с леденцами, которые ты изредка догадываешься купить, приходя в гости ко мне!»

Мунтису показалось, что ему нанесли вероломный удар в затылок. «Что ты говоришь, Шарлотта! — Он даже перешел на шепот. — Соображаешь, что ты говоришь? Помнишь, как мы ему покупали новое осеннее пальто, как вместе летали в Ригу, чтобы Модрис изведал ощущение полета, и ходили там в зоопарк смо треть зверей, а пару недель спустя втроем праздновали его день рождения?»

Шарлотта откинула со лба свои отливающие медью волосы. «Это так, но предложила все это ведь я! — упорствовала она. — Ты никогда не сможешь быть для моего сына хорошим отцом…» А на следующий день, когда они выходили из воды, Шарлотта звонко рассмеялась и крикнула: «Какой из тебя мужчина, Мунтис, если ты не можешь даже доплыть до буйков!» И ватага парней, оказавшихся поблизости, принялась с интересом рассматривать Мунтиса…

Вечером того же дня он побросал в чемодан свои сорочки, оба костюма и вернулся в предместье, где снимал в доме дяди комнату с видом на запущенный сад.

Мунтис дошел до карусели и еще раз посмотрел на небо. Нет, дождя, по-видимому, не будет. Он вытащил расческу, провел по волосам и вспомнил, как на следующее воскресенье после разрыва с Шарлоттой встретил здесь Модриса. Он тогда легонько дернул шестилетнего мужичка за вихор и спросил: «Хочешь покататься?» «Хочу, — ответил мальчик, — но у меня нет с собой денег».

Они катались три раза, а в промежутках ели мороженое. «Что-то ты стараешься подлизаться к мальчонке, — сказал себе Мунтис, когда малый побежал домой. И сам себе ответил — Глупости! Какое это имеет теперь значение, если с Шарлоттой все кончено?»

Через неделю они встретились снова. «Маме ничего не говори, — расставаясь, наказал Мунтис. — Пусть это будет нашей, мужской тайной!» Модрис поднял раскрасневшееся личико. «Не скажу, отчим», — ответил он. У Мунтиса даже мурашки по спине побежали, таким ледяным холодом веяло от этого слова — «отчим». Шарлотта постаралась… «Называй меня лучше по имени», — сказал он.

Мунтис тогда решил, что впредь по воскресеньям он приходить к карусели больше не будет. «Какое мне дело до ее ребенка? — спрашивал он себя. — Что я, добрый Дед Мороз?»

Но настало воскресенье, и ровно в двенадцать они снова встретились у зеленой ограды, за которой шумно крутилась карусель. Проносились застывшие в мощном прыжке поджарые волки и кони с развевающимися гривами, мелькали пушистые хвосты лисиц…

Так это продолжалось и поныне.

Мунтис спрятал расческу и постучал в окошко кассы, заложенное изнутри куском фанеры.

В будке скрипнул стул, старческий голос отозвался:

— Сейчас, сейчас!

Открылась дверь, и на пороге показался сухощавый мужчина в кофейного цвета вязаном жилете с костяными пуговицами.

— Здравствуй, папаша Залит! — улыбаясь, крикнул парень. — Лишнего билетика не найдется?

— Заходи, приятель, — добродушно пригласил папаша Залит. — Мальчик еще не приходил. Посиди, отогрейся…

В три последних воскресенья погода была сырой, мглистой, и пожилой кассир приметил их — парня с малышом. Они были единственными, кто еще катался на карусели. Когда Модрис убегал домой, Мунтис приносил из углового магазина пол-литра, и они, коротая время, распивали его вдвоем с папашей Залит, кассир сочувственно выслушивал историю Мунтиса и обычно под конец добавлял: «Да, всякое в жизни бывает. А кому скажешь, кому пожалуешься?..»

Мунтис вошел, сел на табуретку и зябко передернул плечами:

— Чернова мозглятина! Зима наступает, что ли?

— Похоже, что так, — согласился папаша Залит, поправляя кепку.

С минуту они молча смотрели друг на друга, потом кассир сказал:

— Сегодня накатаетесь сколько душе угодно, потому что на следующей неделе меня уже здесь не будет. Закрывают мою лавочку. Администрация, — папаша Залит состроил официальную гримасу, — администрация говорит, что нет больше смысла крутить карусель, все равно никто не катается. Прошлым воскресеньем я сам купил двадцать билетов — совестно было сидеть при пустой кассе.