Тяжелый понедельник - [47]

— Восемьдесят два года, — буркнул он себе под нос. Сердце старушки продолжало биться, но слабо и неритмично.

Виллануэва пулей соскочил со стула и догнал каталку в травматологическом боксе. Выхватив фонарик у пробегавшей мимо медсестры, он посветил в глаза пациентки, чтобы оценить реакцию зрачков.

— Сюда! — скомандовал он.

Дежурный врач зачастил скороговоркой:

— Больная восьмидесяти двух лет, огнестрельное ранение правой половины грудной клетки. Гемодинамика нестабильная, флотирующая грудная клетка, кровотечение, острая анемия. Перелито: литр раствора рингер-лактата. Времени мало, все сюда!

Два резидента, медсестры и лаборанты работали дружно и сноровисто: центральная вена, переливание крови, газы крови, адреналин, атропин, фибрилляция — дефибрилляция, асистолия.

Потрясенный Виллануэва попятился из бокса и ухватил за рукав одного из парамедиков:

— Что это было?

— Огнестрельное ранение, с близкого расстояния. Стрелял внук.

— Боже милостивый, — повторил Виллануэва. — А у меня для вас, как всегда, ничего нет, — машинально, но очень вяло произнес он свою дежурную шутку.

Парамедик махнул рукой в сторону входа.

— Он тоже здесь. Сначала выстрелил в бабушку, а потом в себя из того же дробовика.

Виллануэва посмотрел на жилистого молодого человека, только что доставленного в травматологическую смотровую. Кожа отливала пепельной бледностью. Верхняя губа была оторвана от щек в углах рта — получилось то, что патологоанатомы называют «рогами дьявола». Щеки и губы разрывает давлением пороховых газов, которые скапливаются в полости рта после выстрела в рот. Под левым глазом, заметил Виллануэва, застыла слезинка.

— Говнюк, — переведя взгляд с бабушки на внука, сказал Виллануэва, чувствуя, как в нем закипает гнев. Раздувая ноздри, он бросился к лежавшему на каталке молодому человеку: — Я своими руками удушу этого мерзавца!

Он едва не сбил с ног медсестру, которая сумела увернуться от него, словно от несущегося на нее быка. Когда он подбежал к носилкам, ему навстречу вышла хрупкая девушка-резидент, на случай столкновения с шефом прикрывшая голову и лицо.

— Доктор Виллануэва, он мертв, на ЭЭГ прямая линия.

Виллануэва резко остановился, переваривая то, что услышал.

— Трансплантологи уже поставлены в известность, — продолжала резидент.

Согласно правилам, больного надо было наблюдать двенадцать часов, прежде чем вызывать бригаду трансплантологов. Виллануэва еще раз окинул взглядом молодого человека. Теперь, подойдя ближе, он видел выходное отверстие ниже границы волосистой части в области правого виска. Была снесена часть височной кости. Заметил Виллануэва и еще кое-что: вытатуированную на правом плече свастику.

— Уберите его отсюда, — приказал он. Гнев вспыхнул в нем с новой силой.

Появилась доктор Сьюзен Нгуен, дежурный невролог, и направилась к больному.

— Доктор Виллануэва, я, с вашего позволения, взгляну на пациента.

— Это не пациент, это мерзавец. — Гато твердо стоял на своем.

— Джордж, я должна его осмотреть. — Невролог тоже проявила твердость.

Виллануэва резко повернулся к ней и подошел ближе. Доктор Нгуен прикрыла лицо, опасаясь, что Большой Кот сейчас ее ударит. Но он остановился и лишь презрительно поморщился.

— Нет, смерть мозга здесь несомненна, и мне не нужен невролог, чтобы ее констатировать. Уберите его отсюда, с глаз долой, — громко приказал он, потом добавил, уже тише и для себя: — Найдите какое-нибудь темное место — и пусть дожидается трансплантологов. Может быть, они помогут ему сделать хоть что-нибудь хорошее.

Он мрачно смотрел, как санитары повезли каталку с молодым человеком в коридор, соединявший отделение неотложной помощи с главным зданием больницы. Доктор Нгуен все еще была здесь.

— Хорхе, ты даже не знаешь, является ли он подходящим кандидатом для забора органов. Прежде чем кричать, хоть бы убедился, что у него и в самом деле наступила смерть мозга.

Но Виллануэва уже шел на свое место в центральном помещении отделения. По пути заглянул в восьмой бокс. Старушка умерла, кожа ее была уже серой. Сестры аккуратно снимали с нее электроды и извлекали из тела трубки и катетеры. Виллануэва снял очки и потер глаза. Он упал на свой стул, обернулся, снова посмотрел в сторону восьмого бокса и увидел, что умершую повезли в морг.

Сидя на стуле и глядя перед собой невидящим взором, Гато мысленно вернулся на много лет назад, в маленький городок, где он рос и воспитывался. Он почти явственно снова увидел и вспомнил выражение страха, отвращения и ненависти, с которыми смотрели прохожие на их семью, когда она шла по улице. Их ненавидели только за то, что они были здесь. Единственной роскошью, которую мог позволить семье отец, было посещение после воскресной мессы, когда он не работал, скромной семейной закусочной. Хорхе было тогда пять или шесть лет, но он помнил эти взгляды прищуренных глаз, сопровождавшие их, когда они выходили из церкви. За что? За то только, что их кожа была темнее, чем у других местных жителей, чьи предки переехали в Америку из Германии, Дании или Англии? Но ведь они тоже приезжали в страну, название которой не всегда могли выговорить. Даже католики, которые в церкви приветливо здоровались с семьей Виллануэва, пожимали им руки и говорили Dominus vobiscum