Тяжелый круг - [29]

«Понадеялся на легкую победу — засиделся, опоздал с посылом!» — упрекал себя Николай. А Хорог мчался с такой страстью, словно бы понимал, какие почести и слава ждут его, если он обойдет самого Анилина. Он вышел на полголовы, на голову, на полкорпуса… Уже раздражающе маячит сбоку розовый камзол жокея Кубрака — все, кажется, сейчас Хорог уйдет неудержимо!..

Николай сжимал шенкеля, посылал и посылал Анилина, но тот, всегда неутомимый, послушный и горячий, сейчас будто не понимал, что хочет от него жокей. Даже и хлыст не подстегивал его…

Хорог, хмелея от радости, пластался над землей, хлопья пены летели с него сначала на руки и лицо Николая, а потом один белый ошметок прицепился к глянцевой скуле Анилина. Ярясь и досадуя, Анилин скосил один глаз и увидел рядом намыленный и исполосованный черными рубцами хлыста круп соперника, победно вскинутый трубой хвост его…

И вот тут-то и взыграла у Анилина гордость высокопородной и сознающей свой класс лошади. Он хорошо знал вкус борьбы, любил ее и сейчас рванул с такой резвостью, словно бы у него выросли крылья. То, чего не могла «добиться» даже и «палка», сделало оскорбленное самолюбие — можно проиграть, когда будешь в беспорядке или тебе помешают как следует принять старт, но чтобы вот кто-то за здорово живешь взял бы да и обошел!..

Вытянув морду и ожесточенно закусив удила, скакун бросился взапуски с опережавшим его Хорогом. В напористой и настильной скачи Анилина появились та сила и прочность, которые заставляют зрителей застыть оцепенело и благоговейно: трибуны в молчаливом изумлении, боясь пропустить хоть одно движение, смотрели, как тот безжалостно приканчивал своего соперника.

В несколько махов он подравнялся с лидером и пошел ноздря в ноздрю с ним. В глазах у Хорога сначала было удивление, потом он покосился растерянно и виновато — понял, что на второй бросок у него уже нет сил. Понял, но смириться с этим не мог: его агатовые без зрачков глаза вдруг зло остекленели, он неожиданно для своего жокея сделал рывок влево — попытался навыпередки пересечь путь сопернику. Это нарушение правил, называемое кроссингом, Хорог прибег к нему уже в отчаянии, но и то опоздал — Анилин, не дрогнув, прянул мимо раздутых ноздрей и оскаленных зубов Хорога и, отделившись на большой просвет, пошел легкой, веселой скачью.

Так поговорили Анилин и Хорог на своем языке, без вмешательства людей.

Василий Кубрак был очень раздосадован и так оправдался:

— Анилин, конечно, есть Анилин, но у меня вдобавок стремя у седла оборвалось, если бы…

Николай рассказал в ответ на это притчу:

— Задумали оводы лошадь одолеть. Облепили ее со всех сторон и стали жалить. Повалилась лошадь на землю и давай кататься. Оводы всплеснули ручками в говорят: «Лошадь, конечно, есть лошадь, но если бы было нас одним мужиком больше, ей бы не подняться!» — И добавил уже примирительно: — Хорог — лошадь классная, к тому же в самой поре, шесть лет, только невозможно ему тягаться с Анилином, как невозможно найти пегого коня одной масти. Но все же постарайся, Вася, чтобы восемнадцатого июля сбруя у тебя была в исправности.

— Да, я поменяю седло.

— Верно, а еще лучше лошадь поменять.

Кубрак снял картуз со вспотевшей головы, сказал убежденно:

— Нет, я эту еще поднаточу.

— У сына моего, у Мишки, есть деревянная сабля — наточи ее, — продолжал подначивать Николай, но Кубрак шутки не принял, ответил в сердцах:

— Восемнадцатого потешим беса, такой шнель-галоп дадим, что Анилин твой… ножками всплеснет! — Кубрак верил в Хорога, и он правду сказал про оборвавшееся стремя.

А 18 июля разыгрывались главные призы года. Опять «иппический праздник», опять громадное стечение публики, лихорадочное возбуждение, всеобщий интерес. И надо было случиться такому, что опять пошли сенсация за сенсацией, опять полный крах специалиста «И. М.», будто бы предчувствовавшего это и из опасений пострадать от гнева болельщиков скрывшегося за инициалами.

Приз имени М. И. Калинина для двухлетних лошадей.

Главный судья дал звонок: «Пошел!» — а после этого увидел, что больше половины лошадей остались на старте. Многих удалось вернуть частыми звонками лишь с полукруга, а жеребец Гермес, которым управлял неопытный ездок, промчался один всю дистанцию, думая, что лидирует, и из соревнования выбыл.

Этот фальстарт все спутал. Скачку выиграл Эколог, которого никто не ждал, потому что до этого он успешно подвизался лишь в посредственных компаниях, да и то не бывал первым — со вторыми или третьими призами. Гарлем, выступавший до этого беспроигрышно, пришел вторым, а выдающийся, как все считали, двухлеток Маргелан под седлом Насибова остался без платного места вообще, не вошел в четверку призеров.

Трибуны взбесились — в воздухе метель поднялась от выброшенных билетов. Но еще более сокрушительное поражение ждало тотошников впереди.

Выигрыш Большого Всесоюзного приза (Дерби) все в один голос предсказывали красавице Эдит: до этого из шести скачек она выиграла пять, в том числе международную на приз Мира. Думали, что с ней могут побороться победитель приза Открытия Торпедист или Тариф, находившийся в «большом порядке». Были надежды на Акведука (на нем Насибов скакал), поговаривали про Гомогена, не сбрасывали со счетов гастролеров из Ростова Финта и Затона.