Тяжелые бои на Восточном фронте - [83]

Но тут раздался девичий шепот:

– Это мы, Лиза и Ута…

В сером предутреннем сумраке в открытом дверном проеме угадывались силуэты двух девушек в белоснежных сорочках. Ута улыбнулась. На соседней кровати проснувшийся Генрих сел и широко открыл рот от удивления. Ута медленно развязала завязку на горле так, что стали видны вершины ее грудей. В ту минуту она показалась мне самой прекрасной девушкой на земле. Она распахнула сорочку, обнажая свое тело. Ее соски набухли и приподнялись от утренней прохлады, гладкая кожа слегка серебрилась. Внизу живота курчавился золотистый треугольник волос.

– Мы пришли к вам. – Она посмотрела на сестру, и та стыдливо кивнула. – Если вы, конечно, не против.

Ее сорочка упала на пол.

Лиза последовала примеру сестры. У нее была маленькая аккуратная грудь с большими розовыми окружностями сосков. Две обнаженные девушки, стоявшие у изножия наших кроватей, казались волшебным видением для двух солдат, которые последние несколько дней не видели ничего, кроме страха и крови.

– Если беженцы говорят правду, то, когда придут русские, нас будут много раз насиловать. – Ута взяла сестру за руку, и девушки подошли ближе. – Нам не хочется, чтобы наши дети были от русских.

Лиза легла в кровать к Генриху, а Ута скользнула ко мне под одеяло. От ее тела исходил прекрасный аромат, я ощущал такой однажды еще во Франции. Я лежал на спине, а она ласкала мою шею. Ее прохладные пальцы скользнули мне на грудь, двигаясь вверх-вниз, будто поддразнивая. Затем ее нежная ладошка опустилась вниз моего живота. Это казалось чудом, разве могло такое случиться, когда всего в нескольких километрах отсюда происходят такие ужасные события. Я закрыл глаза, стараясь забыть о войне, ненависти, смерти. Кончиками пальцев девушка ласкала мое тело, и я непроизвольно вздрагивал от наслаждения. Меня охватило желание, а каждое движение нежных пальчиков подготавливало меня к той секунде, когда наши тела сольются воедино.

Ее усилия достигли цели, и тогда она села на меня верхом, не обращая внимания на сестру, лежавшую под Генрихом на соседней кровати, и начала восхитительные ритмичные покачивания. Ута взяла мои руки, прижала их к холмикам своих грудей, затем слегка наклонилась вперед и продолжила свои движения, сначала медленно, потом все быстрее, принимая в себя все глубже. Я забыл обо всем на свете от восторга. Меня переполняло наслаждение. Я изо всех сил прикусил губу в надежде, что боль не даст мне сорваться, и я смогу продлить удовольствие. Я давно не был с девушкой, поэтому не мог знать, насколько меня хватит, но сейчас для меня все исчезло, не стало ни прошлого, ни будущего. Только эти восхитительные минуты, эти движения. Внезапно она застонала и упала мне на грудь, а затем откинулась в сторону, продолжая поглаживать мою грудь.

– Почему ты выбрала меня? В городе полно других солдат.

Она легонько чмокнула меня в щеку и хихикнула.

– А тут, кроме вас, больше нет парней из СС. Только вы и ваши офицеры. По-моему достаточно для небольшого романа…

Майским утром 1945 года, ровно через четыре года после того, как я посвятил себя Гитлеру, наш гауптштурмфюрер решил, что мы задержимся в этом доме еще на какое-то время, чтобы отдохнуть и набраться сил. Радио продолжало рассказывать о героическом сопротивлении германских войск, но не говорило ничего конкретного, что помогло бы нам решить, что делать дальше. Еще не совсем оправившись от нашего перехода в Ерихов, мы все же решили на закате ложиться спать, чтобы на следующее утро пойти дальше. Однако вскоре нас разбудил осторожный стук в дверь. На пороге стояла Ута.

– Спускайтесь скорее, – сказала она. – Сейчас будут передавать важное сообщение.

– Проклятье, – недовольно заворчал Генрих, – я только заснул.

Я посмотрел на свои часы.

– Генрих, ты спишь уже два часа.

Слышно было, как Ута тихонько спустилась по лестнице. Мы натянули штаны и, еще не проснувшись, тоже пошли вниз, где увидели Уту, Лизу и трех наших офицеров перед радиоприемником, по которому передавали «Тангейзера». Внезапно музыка Вагнера стихла и печальный голос произнес: «Вскоре последует важное сообщение». Раздались мрачные аккорды из оперы «Гибель богов». Еще через несколько минут строгий голос диктора провозгласил: «Внимание, внимание! Сейчас прозвучит важное обращение ко всему германскому народу».

– Это про чудо-оружие! – воскликнула Лиза, подпрыгнув от восторга. Я тут же вспомнил своего отца, который произнес точно то же самое несколько месяцев назад. – Мы победили в войне благодаря новому изобретению!

– Сядь, Лиза, – нетерпеливо сказала ей сестра. – Просто посиди и послушай.

Мы сидели в комнате, не зажигая света, и ждали до 10 часов, когда по радио объявили, что сейчас прозвучит Седьмая симфония Брукнера. Я сразу вспомнил своего учителя, господина Верта, который перед тем, как поставить ее нам в школе, называл это произведение «памятником». По его словам, композитор включил в адажио духовые инструменты в честь своего друга Вагнера. Но это была не та музыка, которую передают, чтобы сообщить о победах!

Я подошел к окну, отодвинул штору и посмотрел на унылую темную улицу за окном. Ударные инструменты, сопровождавшие симфонию Брукнера, внезапно смолкли. В звенящей тишине я прикусил губу, слушая слова диктора.