Тяжелая жизнь - [7]

— Да что же это будет! — вскричала Ирина Матвеевна, сначала жалевшая дочь и пробовавшая утешать ее, но, наконец, выведенная из терпения ее, как она мысленно называла, «упрямством». — Кончишь ли ты свой рев? Смотри, Машка, не серди меня, a то я разделаюсь с тобой по-свойски.

От долгих слез Маша как-то ослабела; она боялась, что мать опять станет бить ее, и чтобы ее оставили в покое, принялась кое-как за работу. Работала она, конечно, очень тихо и так дурно, что вечером Ирина Матвеевна опять побила ее и, как только Груша вошла в комнату, тотчас же стала жаловаться ей на леность и упрямство девочки. При матери Груша молчала, чтобы еще больше не рассердить ее, но как только та вышла из мастерской, она тотчас же ласково обратилась к сестре.

— Полно, не огорчайся так, бедненькая, — говорила она, с состраданием глядя на ее бледное заплаканное личико, — постарайся завтра получше работать, a в воскресенье, я попрошу, чтобы мать пустила тебя со мной погулять. Смотри, я тебе принесла гостинца: сегодня мне дали за обедом кусок сладкого пирога, я тебе его принесла, поешь, милая, да и ложись спать, ишь как наплакалась! Ласка сестры оживила Машу.

— Груша, — говорила она, ласкаясь к ней, — ты такая добрая, сделай мне большую милость, попроси мать, чтобы она отдала мне книги, которые я принесла от Светловых; я хоть в воскресенье почитаю их!

— Хорошо, хорошо, я попрошу, — обещала Груша, — a ты постарайся завтра получше работать, что бы не сердить мать!

Маша заснула, успокоенная надеждой, что ее сокровище будет возвращено ей, и на другой день удивила мать своим прилежанием и исправностью.

«Ишь, шелковая стала, думала она, с удовольствием поглядывая на то, как быстро летала иголка в руках девочки, как разгорелись ее щеки от усиленной работы. — Нет, с ребятами без строгости нельзя; не бей их, так они ничему и не научатся!»

Ей и в голову не приходило, что вовсе не страх побоев подстрекал Машу к прилежанию.

Воскресенье не могло считаться вполне свободным днем для учениц Ирины Матвеевны. Они должны были тщательнее обыкновенного убирать мастерскую, ходили вместе с хозяйкой в церковь к обедне, затем или шили что-нибудь на самих себя, или сопровождали Ирину Матвеевну и Грушу, обыкновенно разносивших в этот день работу к своим заказчицам. Только вечером предоставлялась им свобода и возможность отдохнуть от целой недели трудов. По воскресным вечерам или Ирина Матвеевна с Грушей уходили куда-нибудь в гости, или, еще чаще, сами принимали y себя гостей. На рабочий стол в мастерской постилалась чистая скатерть, на нее ставился огромный кофейник с чашками и стаканами по числу присутствовавших, молочник уже не с молоком, как в будни, a со сливками, какой-нибудь пирог и иногда тарелка с дешевым лакомством, с пряниками и с орехами. Гости были все люди бедные, неприхотливые, считавшие такое угощение вполне удовлетворительным и после целой недели трудов с наслаждением отводившие душу в мирной беседе о своих и чужих делах. Девочкам позволялось оставаться тут же и принимать участие в этой беседе, но они предпочитали, получив свою долю угощения, удаляться в кухню и забавляться по-своему, подальше от хозяйки. Там, несмотря на тесноту, y них начиналась возня и беготня, пока, наконец, утомившись, шалунья Анюта не принимала предложения Паши засесть за карты. Вытаскивалась засаленная колода карт, и обе девочки принимались с большим оживлением обыгрывать друг друга в дурака и в свои козыри.

Весь вечер субботы, все утро воскресенья Маша поглядывала заискивающими глазами на Грушу и несколько раз тихо шепнула ей: «Когда же ты попросишь?» Наконец, уже после обеда Груша успокоила ее:

— Закончи скорей работу, которую задала тебе мать, — сказала она, — и потом она отдаст тебе книги, но только на сегодня: она говорит, что если ты будешь читать по будням, так тебе работа не пойдет в голову.

Маша и тем была довольна. Она исколола себе все пальцы, торопясь как можно скорей дошить свою наволочку, и с бьющимся сердцем подала ее матери.

— Ишь, как скверно сшила, — заметила Ирина Матвеевна, разглядывая конченную работу, — ну, да сама для себя, a теперь что же? Неужто читать будешь? Посиди лучше с гостями или поиграй с девочками, надо же тебе отдохнуть.

— Нет уж, маменька, дайте мне, пожалуйста, книги, — чуть не со слезами на глазах просила Маша.

— Да на тебе, бери, коли хочешь, но смотри, это тебе только по праздникам, a в будни я не позволю книгами баловаться. Ты насмотрелась, как барышни читали, так и тебе того же хочется. A ты должна помнить, что ты не барышня, что тебе надо работать да своими трудами хлеб зарабатывать; не век будешь на шее матери сидеть.

Стук в дверь, возвещавший приход первой гостьи, прервал речь Ирины Матвеевны. Маша забрала свои книги и уселась с ними в самый дальний угол мастерской, в надежде, что на нее не обратят внимания.

Не тут-то было: вид девочки, углубившейся в чтение, заинтересовал гостей Ирины Матвеевны; каждый из них почел своим долгом подойти к Маше, расспросить, что она читает, y кого выучилась и выразить по этому поводу свое одобрение или неодобрение. Ирина Матвеевна, со своей стороны, не понимала, чтобы можно было мешать такому пустячному делу, как чтение; она беспрестанно подзывала к себе дочь, то заставляла ее рассказывать какие-нибудь подробности ее жизни y Светловых, то поручала ей подносить тарелки гостям, то посылала ее за чем-нибудь в кухню. Маше приходилось останавливаться на полуфразе и по несколько раз перечитывать одну и ту же страницу. Наконец, видя, что при гостях чтение не может идти на лад, она взяла книгу и перешла в кухню, где Паша с Анютой уже сражались в «дурака».