Тяжелая вода - [5]

"Не занимаются! - появилась женщина уже в брюках, свитере и в той же меховой безрукавке. Лицо ее неприятно дергалось странной непреодолимой судорогой от виска по диагонали к подбородку, отчего глаз то и дело косил и мигал. - Хотела бы я посмотреть хоть на одного израильтянина, который не занимается обманом! Да это же страна узаконенных грабителей! Вот нас, например, просто заставили-уговорили пять лет назад взять "сохнутовскую" ссуду в банке "Леуми". Всего две тысячи долларов, причем мы выплачивали ежемесячно и давным-давно погасили более шести тысяч шекелей, то есть те же две тысячи долларов по тогдашнему курсу. И как вы думаете, сколько мы должны сегодня этим рекитирам, но уже из банка "Идуд" - "Поддержка", представляете!? Одиннадцать тысяч шекелей! Нас официально уведомили, что если мы не отдадим им эти деньги, нас посадят в государственную тюрьму. Наравне с палестинскими террористами, но без борьбы кого-либо за наше освобождение. Нас! Которые за всю жизнь никого не обругали и копейки не присвоили! Понимаете? То есть это не частные лица, а само государство намеренно организовало этот грабеж своих честных граждан и стоит на стороне грабителей! Мало того, в прошлом году к нам, в этот так называемый "наш дом-нашу крепость" с гарантированной законом неприкосновенностью жилища и имущества, ворвались какие-то тоже вполне официальные лица и забрали наш телевизор от имени государства, так как мы отказались платить налог за право смотреть их кривляния на иврите. Но мы ведь уже заплатили втрое больше, чем этот телевизор стоит в Германии, за счет пошлины тому же государству! А машканта? Мы платим за этот сарай уже пять лет, выплачивая ипотечную ссуду, но должны банку вдвое больше, чем в момент выдачи ссуды." "Маша, зачем ты ему это все рассказываешь? Он такой же оле, только на четыре года больше нас тут мыкается. Он - ученый, а работает на кладбище..." "Слава Богу! Вот уж к кому у меня нет претензий в этой стране, так это к Хеврат кадиш, подхватила Маша. - Единственные израильтяне, которые абсорбирует нас от всей души! Словно вся алия задумана только для такой абсорбции. И папу абсорбировали. Он не дождался амбуланса. А вот мама дождалась... После чего ее на всю ночь привязали в больнице к койке, чтобы подключить к системе, и не давали ни есть, ни пить, ни повернуться, а у нее с детства поврежден позвоночник, и она вообще минуты не может лежать без боли на спине... Когда я зашла, она лежала полуголая, с жуткими синяками на руках, скрюченная и без сознания... Так она извивалась, чтобы освободиться... А медсестры только орали на меня, когда я пыталась на своем ломанном иврите возникать... Бедная моя мама не могла им даже возразить, когда ее привязывали, не говоря уж о том, чтобы о чем-то попросить. Мама в совершенстве знала идиш и всю жизнь жалела, что мы, ее дети, не говорим по-еврейски. И вот в еврейской стране ее безнаказанно убивали потому, что она не говорит на иврите и не может на них пожаловаться... И мы не могли пожаловаться. "Русские" в том отделении, чтобы не потерять работу,были на стороне палачей и делали вид, что не понимают по-русски. Потом один из них все-таки сказал, что моя мама в конце концов обложила его матом уже не на идише за издевательства. И он отдал ее этим... А они ставили перед ней, привязанной в жаре, воду и еду так, чтобы она видела бутылки и тарелки, но не могла достать. Менгеле..." Она зарыдала и ушла за водой на кухню. Там раздался звон разбитого стекла и трехэтажный мат почему- то басом, с утробным рычанием. Мужчины прошли туда после неловкого долгого молчания.

Маша уже весело сверкала глазами из-за стола, кивая на бутылку водки. "А мне? - протянул стакан Гольфер. - И Фиме?" "А як же?" "Меня зовут Яков, захрустел Гольфер соленым огурцом. - И я совершенно с вами согласен, хотя мои клиенты уже не могли рассказать, как трепетно к ним относились "заждавшиеся нас"соотечественники до встречи со мной." "А ведь она у меня консерваторию кончала, - грустно кивнул на жену Ефим. - По классу виолончели. Мы привезли из Киева очень дорогой инструмент. Когда нас наркоманы из квартиры напротив внаглую очистили, пока мы ходили отмечаться в лишкат-авода, пропала и волончель. Полиция прибыла только через час. В квартире все перевернуто, а полицейский спрашивает у меня, где вор? А те откровенно смеются из своей квартиры. Вы же знаете, у настоящих израильтян-сефардов всегда открыта дверь на лестничную клетку и орет их варварская арабская музыка, в которой виолончели нет места... И Маша больше не смогла зарабатывать в подземном переходе, где ей неплохо подавали "русские" за классное исполнение..." "Фима, к тому времени я все равно не могла больше зарабатывать, так как моя виолончель действовала на нервы соседу по переходу - старому польскому еврею-лотошнику. Тот накатал жалобу, что я натравливаю на него хулиганов-олим, пришел шотер из ирии и потребовал больше тут не появляться, или он заберет инструмент." "Но можно же было пожаловаться, - только моргал на все эти излияния Яков. - Не следует поддаваться чиновнику..." "А то я не жаловалась! И подписи собирала у моих слушателей, что более-менее часто проходили мимо, и на прием к "русскому" депутату горсовета пыталась попасть. Но этому нашему народному избраннику всегда было некогда, так и не принял..." "Маша стала убирать в доме одного вздорного господина, где десять крикливых детей. И это после участия в международном конкурсе музыкантов-исполнителей в Софии..." "Меня там отметил сам Ростропович!"