Тяжелая душа - [2]

.

О роли, которую сыграл литературный секретарь Мережковских в том, что они «позорно закончили свой идеологический путь», пишет и другой мемуарист, который считает, что Злобин в большой степени ответствен «за все безобразия последнего периода жизни Мережковских». Злобина, «злого духа их дома, решавшего все практические дела и служащего единственной связью с внешним главным реальным миром», он называет основным виновником выступления Мережковского по радио в 1940 г., в котором тот приветствовал нападение Германии на СССР. «Предполагаю, что это он, «завхоз», говорил им: «Так надо. Пишите, говорите, выступайте по радио, иначе не сведем концы с концами, не выживем», — пишет Яновский в своих воспоминаниях. — Восьмидесятилетнему Мережковскому, кощею бессмертному, и рыжей бабе-яге страшно было высунуть нос на улицу. А пожить со сладким и славою очень хотелось после стольких лет изгнания. “В чем дело, — уговаривал Злобин. — Вы ведь утверждали, что Маркс — Антихрист. А Гитлер борется с ним. Стало быть — он антидьявол”»[6].

Так ли это было, сегодня судить трудно. Остается только принять эти высказывания современников к сведению, памятуя о том, что национал-социалистов Злобин предпочитал большевикам, которых могла стереть с лица земли только германская армия с русскими национальными военными формированиями (см. его статью «Мережковский и его борьба с большевизмом»)[7], и что такие сильные личности, как З.Н. Гиппиус и Д.С. Мережковский, были вполне самостоятельны в своих поступках.

Кроме того, надо учитывать и тот факт, что отношения Мережковского и Гиппиус со своим литературным секретарем складывались не всегда идеально.

По всей вероятности, покровители Злобина, «наши гении», как он иронично-почтительно называл их, в какой-то мере сами ограничивали свободу и инициативу молодого человека В дневниках Гиппиус оценочные характеристики Злобина окрашены чувством недовольства: «Варшавский дневник», 25 ноября 1921 г., Париж. «…Володя очень доверчив. Наивен, невинен — в общежитии, в смысле условного «savoir vivre» <«умение жить» — фр>. Он не имел «светской практики» и не умел вовремя приходить — вовремя уходить, выгодно быть и выгодно не быть. <…> Последнее время при Дерентале Володя и уходил. <…> Большей частью, едва являлся Савинков <…>, Володя уходил. Потом, если мы пили чай, я его звала — приходил, но был тенью, что совершенно естественно…»[8]

«Год войны». 24 июня 1939 г.: «Володя в доме, как чужой, он ведет какую-то свою жизнь, мы видим его только за repas <завтраком — фр. >, затем он бесследно исчезает, получив обычные 100 фр<анков> на завтра (с сегодняшним долгом)»[9].

9 декабря 1939 г. при отъезде из Биаррица в Париж: «С Вол<одей> ссорились (невоспитан и двойная жизнь»)»[10].

В письме Грете Герелль, шведской художнице, другу дома, помогавшей им материально, 19 сентября 1939 г. из Биаррица Мережковский также сообщает об отстраненности Злобина от них: «Бедный Володя заперся на ключ в своей комнате индивидуалиста, куда он никого не пускает. Возможно, это наша вина, Зины и моя, что мы недостаточно его любили и оставили его совсем одного. Мне его очень жаль, но я не могу себя заставить войти к нему. Надеюсь, впрочем, что в Париже пойдет лучше, когда завертится жизнь внешняя, общественная, чем здесь, в этом “раю авантюристов”»[11].

Несмотря на некоторые разногласия, Злобин остался с Мережковскими и выступал не только в качестве поверенного в их делах и прислуги, но и сиделки после смерти Дмитрия Сергеевича. Он, безусловно, находился под влиянием магии этих могучих личностей. «Я сам себя заколдовал…» — так скажет он о себе в одном из стихотворений.

В то же время Злобин, конечно, оказывал некое влияние на повседневную жизнь. Так, в 1943 г. он уговорил Зинаиду Николаевну написать книгу о муже. И хотя она считала, что писать такую книгу еще очень рано, все же взялась за нее, потому что «Володя сказал, что это единственный способ заработать немного денег, чтобы заплатить за квартиру и еду. <…> Володя уже продал ее, и это очень неприятно… Моя работа стала тяжелее в этих условиях, я борюсь с собой, так как знаю, что насильственный труд не дает добрых результатов» (письмо З.Н. Гиппиус Г. Герелль)[12].

Книга «Дмитрий Мережковский» осталась незавершенной, она опубликована только в 1951 г. (Париж, YMCA-Press) Злобиным, ставшим после смерти З.Н. Гиппиус наследником и хранителем архива Мережковских.

Разногласия со Злобиным отразились и в стихах Гиппиус. В 1941–1942 гг. она посвящает ему стихотворение:

Одиночество с Вами… Оно такое.

Что лучше и легче быть ОДНОМУ.

Оно обнимает густою тоскою,

И хочется быть совсем ОДНОМУ.

Тоска эта — нет! — не густая — пустая.

В молчаньи проще быть ОДНОМУ.

Птицы-часы, как безвидная стая,

Не пролетают — один к ОДНОМУ.

Но ваше молчание — не беззвучно,

Шумы, иль тень их, всё к ОДНОМУ.

С ними, пожалуй, не тошно, не скучно,

Только желанье — быть ОДНОМУ.

<…> В нем только что-то праздно струится…

А ночью так страшно быть ОДНОМУ.

Может быть, это для вас и обидно.

Вам, ведь, привычно быть ОДНОМУ —

И вы не поймете… И разве не видно,

Легче и вам, без меня — ОДНОМУ.