Ты знала - [9]

В глубине души я знала: этот момент больше не повторится.

1962

Этта включила воду, чтобы вымыть спутанную шевелюру Сесилии. Девочке уже исполнилось пять, и ее нечасто удавалось заставить причесаться.

– Наклонись назад, – велела Этта и резко дернула дочь за волосы. Она пригнула ее голову сильнее, так что лицо Сесилии оказалось прямо под струей холодной воды. Девочка пыталась глотнуть воздуха, сопротивлялась. Наконец ей удалось вырваться из костлявых пальцев. Она с трудом перевела дыхание, не понимая, что происходит. Этта с непроницаемым лицом смотрела на нее. Сесилия поняла, что мать с ней не закончила.

Этта схватила ее за уши и вновь сунула под кран. Вода залилась в рот и ноздри. Сесилия начала терять сознание.

Этта отпустила ее, выдернула затычку из ванны и ушла.

Во время борьбы Сесилия обкакалась. Она так и сидела в ванне, дрожащая, грязная и мокрая, пока не уснула.

Когда она проснулась, Этта уже легла спать, а Генри смотрел телевизор в гостиной и ужинал разогретым ростбифом.

Сесилия накинула на плечи полотенце и спустилась вниз. Не переставая жевать, Генри поинтересовался, почему она не в постели, ведь уже почти полночь. Сесилия ответила, что описалась.

Генри помрачнел. Он взял девочку на руки и отнес к Этте. От нее дурно пахло, но отчим ни словом об этом не обмолвился.

– Дорогая, – ласково потряс он жену за плечо, – ты не могла бы сменить Сесилии белье? Она описалась.

Сесилия затаила дыхание.

Этта крепко взяла дочь за руку, отвела в детскую, натянула на нее ночную рубашку и усадила на кровать. С замиранием сердца Сесилия слушала, как на лестнице стихают шаги отчима. Она всегда прислушивалась к его шагам – в присутствии Генри настроение матери моментально менялось.

Не вымолвив ни слова, Этта вышла из комнаты.

Сесилия поняла – солгав, она поступила правильно: то, что произошло, должно остаться между ней и матерью.

В течение следующих нескольких лет Сесилия замечала у Этты симптомы «нервного расстройства». Иногда она без объяснений не пускала дочь домой после школы: двери оказывались заперты, шторы задернуты, изнутри доносились звуки радио или шум воды из-под крана. Тогда Сесилия шла на Мейн-стрит и бродила по магазинам, разглядывая вещи, которые ее мать когда-то любила, но уже давно не покупала, например душистое мыло или шоколад с мятным вкусом.

Когда темнело, Сесилия возвращалась домой, надеясь, что Генри уже вернулся с работы. Она говорила ему, что ходила в библиотеку, а он гладил ее по голове и отвечал, что такими темпами она станет лучшей ученицей в классе. Этта не обращала на нее ни малейшего внимания.

Иногда Сесилия спускалась утром на завтрак, а Этта сидела за кухонным столом, бледная как полотно, будто не спала всю ночь. Сесилия понятия не имела, чем Этта занималась по ночам, но в такие дни она казалась особенно отстраненной. Моя мать сидела тише воды ниже травы, пока на лестнице не раздавались шаги Генри.

Глава 10

– Ты нервничаешь, и она это чувствует, – заявил ты.

Наша дочь кричала пять с половиной часов. Четыре из них я кричала вместе с ней. Я заставила тебя найти в книжке о младенцах описание колик.

– Больше чем три часа в день, в течение трех дней в неделю, в течение трех недель.

– Она кричит дольше.

– Ей же всего пять дней от роду.

– В часах дольше, чем три.

– Просто у нее газы.

– Попроси родителей не приезжать. – Я чувствовала, что не выдержу две рождественские недели под одной крышей с твоей безупречной матерью. Она постоянно звонила и каждый разговор начинала с фразы: Знаю, в нынешние времена все по-другому, но, поверь мне… Давайте укропную воду. Туже пеленайте. Добавляйте в бутылочку со смесью немного рисовой каши.

– Они помогут, любимая. Нам всем станет заметно легче. – Тебе хотелось, чтобы рядом была твоя мать.

– У меня еще кровь идет, я пахну как труп, даже футболку не могу надеть, так грудь болит. Сжалься надо мной, Фокс.

– Вечером позвоню им.

– Можешь взять ее?

– Давай. Поспи.

– Ребенок меня ненавидит.

– Ш-ш-ш, тише.

Меня предупреждали: в первые дни будет тяжело. Мне говорили о грудях как булыжники, о непрерывном кормлении, о молокоотсосе. Я прочитала все книги, провела настоящее исследование. Никто не упомянул о том, каково это – просыпаться через сорок минут хрупкого сна на запачканных кровью простынях, страшась грядущего. Я боялась, что не переживу. Не оправлюсь от того, что промежность зашита от ануса до вагины. Не вынесу натиска детских беззубых десен, терзающих соски хуже бритвы. Наверное, я единственная мать, которая не в состоянии функционировать от недосыпа, которая смотрит на свою дочь и думает: Прошу тебя, сгинь, исчезни.

Вайолет плакала только у меня на руках. Я воспринимала это как предательство.

По идее мы должны были любить друг друга.

Глава 11

Уночной сиделки оказались нежнейшие руки. Спокойная и большая, она пахла апельсинами и лаком для волос и едва помещалась в кресле-качалке.

Я устала.

Каждая молодая мама через это проходит, Блайт. Понимаю, тебе сейчас нелегко. Уж я-то помню.

Видимо, твоя мама все-таки беспокоилась, потому что, не посоветовавшись с нами, наняла ночную сиделку и оплатила ее услуги. Прошло уже три недели, но малышка спала не дольше полутора часов подряд. Единственное, чего ей хотелось, – есть и плакать. Мои соски были объедены чуть ли не до мяса.