Ты знаешь, что хочешь этого - [7]

– Я же сказала, я не могу!

– Ох, девочка, – сказала он. Взъерошил ее волосы. – Конечно, можешь. Скажем, в десять? Или нет, лучше в полночь?

– Я не приду сюда в полночь. Мне двенадцать! Ты спятил?

– Значит, в полночь, – сказал он, поддев ее подбородок. – Увидимся.

Конечно, она не собиралась выходить и встречаться в полночь в парке с каким-то грязным незнакомцем. Идея была дурацкой с самого начала; было глупо об этом даже думать. Она все называла его про себя Чарли, хотя знала, что это не его имя, и все думала про палец Чарли, про то, какой он костлявый и грязный и как его ноготь поцарапал похожую на губку кожицу, там, где горло сходится с нёбом. Она все бегала в ванную и широко раскрывала рот – убедиться, что у нее не идет кровь. Надо было его укусить. Надо было откусить его жуткий палец напрочь, чтобы он заорал, и выдернул руку у нее изо рта, и залил бы кровью всю площадку, кровью из обрубка, кроме которого ничего не осталось.

Конечно, она не собиралась встречаться с этим кошмарным стремным Чарли в парке, да еще в полночь, но все-таки, когда подруга из лучших позвонила ей, чтобы попросить принести на вечеринку диск с «Грязными танцами», она сказала, что все-таки не сможет прийти, потому что у нее болит живот. При мысли о том, как ее лучшие подруги будут хихикать, и обнимать своих плюшевых мишек, и играть в «Легкая как перышко, твердая как доска», ей хотелось кого-нибудь пнуть, но и живот у нее вроде как болел. Потом она думала, что, может быть, и надо было пойти, потому что, глядя, как мама с папой и младшим братиком сидят в кухне за столом и едят лазанью, она разозлилась еще сильнее.

– Мам, пап, – сказала она. – Мне просто интересно. Вы когда-нибудь слышали про Чарли Мэнсона?

Мама и папа слышали про Чарли Мэнсона, но не хотели говорить об этом за столом. Джессика думала, не позвонить ли Кортни и Шэннон, узнать, что они собираются делать, но потом она представила, как они захотят выбраться из дома покурить, а на улице ей сегодня хотелось быть в последнюю очередь – там ее мог отыскать Чарли. Может быть, лучше всего просто остаться дома. Дом для нее был самым безопасным местом, потому что Чарли не знал, где она живет, и даже если он ее выследил, – чего он почти наверняка не делал, – у них стояла очень крутая система охраны, которую установил после переезда папа, и это не считая собаки, Боско, метиса немецкой овчарки, который не любил никого, кроме тех, кого знал с тех пор, как был щенком. Ей ничего не грозило. Она была в безопасности. Она ни в коем случае не собиралась на встречу к Чарли в полночь в парке, и ей ничего не угрожало.

После ужина мама включила кино, и, когда пробило десять, Джессика подумала о том первом разе, когда увидела Чарли, и подумала, что он из скейтеров, и о его вопросах про альбом Guns N’Roses, и о том, как ему нравилась музыка. Она вспомнила, как он раскачивался под песню, которую она ему поставила, прижимая ладони к наушникам, и о том, что она почувствовала, когда он коснулся ее лица, и о том, какие голубые у него глаза. О кассете она тоже подумала, та так и лежала на дне ее рюкзака, и Джессика гадала, что случится, если он за ней придет. Задумалась она и о том, что случится, если она пойдет в парк отдать ему кассету и сказать, какая песня ей понравилась больше всего, и позволит ему вести себя, куда он пожелает.

Ее мама, папа и братик заснули на диване, не досмотрев кино. Так в их доме случалось довольно часто, и обычно ее это страшно раздражало, но сегодня она вдруг поняла, что сейчас заплачет. Она смотрела на маму, на ее дурацкую стрижку перышками, из-за которой она была похожа на перепуганную старую птицу, на отца, храпевшего сквозь усы, на братика в пижаме с черепашками-ниндзя. Что бы они подумали, если бы знали, что к ней вязался какой-то гадкий с виду мужик, мужик, который сунул ей в рот свой грязный палец и считал, что убийства, совершенные Мэнсоном, это лучшее, что было в мире? Мама с папой так расстроились бы. Они бы испугались. От этой мысли она испытала прилив храбрости и, когда кончилось кино, не стала их будить и говорить, чтобы шли уже спать, а пошла к себе, взяла подушку и одеяло и вернулась на диван. Она охраняла себя, маму, отца и братика, пока благополучно не миновала полночь, а когда часы закончили бить, натянула одеяло до подбородка и завершила свое бдение, напевая про себя: «Пошел ты, Чарли, пошел ты, пошел ты».

На следующий вечер они всей семьей смотрели новости, и первый же сюжет оказался о девочке, ровеснице Джессики, с такими же волосами и веснушками, которую вытащил из комнаты на вечеринке с ночевкой мужчина с ножом, мужчина, чье лицо на плакате «Разыскивается» было пугающе знакомым.

Родителям Джессики понадобился почти час, чтобы вытянуть из нее всю историю и отделить важное от истерических всхлипываний об Акселе Роузе и Чарльзе Мэнсоне, но, когда они в конце концов поняли, что она пыталась им рассказать про мужчину, и парк, и вечеринку, они позвонили в полицию. Еще два часа ушло на то, чтобы связаться с кем-то в участке, потому что похищение Полли быстро превратилось в самое страшное преступление в округе Сонома, и уже пошла лавина звонков от психов, журналистов и экстрасенсов.