Ты вейнулся, Снеогг, я знаала - [2]

«У неё совершенно правильное тело», — подумал он и вдруг осознал, что ему удалось встать на колени парализованных ног.

Пекки должен был рассказывать сказку. Дагсы прикрепили ему руку — управляя ею, он мог совершать несложные действия. Пекки сразу же начал чесать лицо.

— Это великолепно… это прекрасно… — в экстазе повторял он. — Вы не умеете пользоваться своими телами…

Несколько затрещин Дагсов привели его в чувство. Он начал рассказывать…

— Это был прекрасный сон… — Пекки прикрыл глаза. — Я поднимался в воздух… было чудесно… у меня были такие черные плоские крылья по бокам, что показывают иногда в визоре… Воздух двигался вместе со мной… было чудесно прохладно… — он говорил всё тише, как бы размышляя вслух. — Рядом летела Моози… у неё были яркие зелёные крылья… четыре крыла… и она так трепетала ими, что мне стало жаль, что я всего лишь Пекки…

Из угла донеслось звучное бульканье.

— Тавегнер просит, чтобы ты говорил громче, — и глухое бульканье подтвердило правоту этих слов.

— Хорошо… я буду говорить громче, — Пекки словно встряхнулся. — Комната была всё меньше и меньше, — продолжал он, — и всё становилось зеленым. А внизу летели оба Дагса, летели туда же, куда и мы… и было чудесно. Небо, к которому я летел, было большим экраном визора… и я мог передвигаться в любом направлении…

Из угла, в котором стояла коробка с Моози, раздалось тихое всхлипывание. Снорг подполз к ней.

— Тебя расстроил его рассказ? — спросил Снорг, приглядываясь к Моози. В отличие от Пекки, у неё были все конечности, правда, хилые, недоразвитые.

— Дело не в Пекки, а в Тавегнере, — проговорила она сквозь слёзы. — Во время рассказа Тавегнер попросил, чтобы я перевела слова Пекки по буквам… и знаешь, он сказал…

Снорг выжидательно кивнул.

— Он сказал, что хочет идти на размол вместо Пекки…

— На размол? — не понял Снорг.

— Пекки это давно уже открыл, — сказала Моози. — Он внимательно анализирует всё, что говорят в визорах. Из нас выберут только лучших… тех, кто сложен более правильно, а остальных — на размол.

— Так, как показывают на экранах, когда говорят, что это война? — уточнил Снорг.

Она кивнула головой.

— Положи меня рядом с Пекки… — сказала Моози. — Дойдя до конца своего прекрасного сна, он всегда расстраивается.

Снорг с большим трудом вытащил Моози из коробки, перенес в уголок, где лежал Пекки, и тут же поспешил вернуться — Тиб начала пачкаться. Он присоединил к ней присоску. Потом изо всех сил ухватился за ее бедра и, приподнявшись, встал на колени.

— Не делай больше так, хорошо?.. — сказал он, глядя на Тиб. Она наклонила голову и посмотрела в его лицо, искаженное от напряжения. Ее оттопыренные ушные раковины просвечивали на свету. Они показались ему необычайно прекрасными. Снорг сильнее стиснул одеревеневшие челюсти, ухватил Тиб за плечи и почувствовал, что она ему помогает, не отодвигается, а изо всех сил старается держаться прямо, чтобы служить опорой. Она по-прежнему смотрела в его лицо. В ее приоткрытом рту были видны зубы. Снорг почувствовал себя большим, громадным… Он стоял, впервые в жизни стоял на своих парализованных ногах. Он смотрел теперь на нее даже немного сверху вниз… на высокую, до потолка, Тиб.

Все умолкли. Снорг решил сделать шаг. Он чувствовал в себе силы… И вдруг увидел, как одна из ног перемещается в ее направлении…

— Тиб!.. Иду!.. — Это должен был быть крик, а вышел всхрап или всхлип. Вдруг все закачалось, и Снорг рухнул на пол как подкошенный.

В Комнате были еще два других постоянных обитателя, с которыми Снорг никогда не общался, хотя они использовали одну и ту же аппаратуру: когда Снорг был активен, они спали. Их звали Аспе и Дульф. Аспе формой напоминала Тавегнера, правда, была меньше его. Пекки говорил, что она очень сообразительная и зловредная. Она никогда не снимала искусственных рук и часто досаждала с их помощью Пекки или Тавегнеру. Снорг очень хотел поговорить с ней или с Дульфом, который лежал неподвижно, свернувшись, как эмбрион, и его необычайно морщинистая кожа наводила на мысль о дряхлой старости, хотя он был того же возраста, что и все.

Тиб перестала пачкать в Комнате, она научилась подходить к Сноргу, когда испытывала нужду, и Снорг обычно успевал с присоской. Тиб начала реагировать на него: случалось, она переходила в ту сторону Комнаты, где лежал Снорг, подолгу стояла поблизости, глядя на него. Она стала значительно активнее, чем раньше.

— Я недооценивал тебя, Снорг, — сказал как-то Пекки. — Ты молодец… сумел установить контакт с этой худой… — Он никогда не говорил о Тиб иначе, как «эта худая». — Мне это не удалось, хотя я очень старался… Ты изменился, Снорг, — продолжал он. — Раньше ты напоминал окровавленного зверя… теперь на твоем лице видна мысль.

Зверь — это что-то жестокое, бессмысленное и чудовищно сильное… Снорга обрадовало мнение Пекки, и он знал, почему Пекки так считает. Снорг начал воспитывать в себе упорство и силу воли. С того момента, когда он заставил беспомощные ноги сделать первый шаг, воля стала для него наиважнейшим помыслом. Вскоре он мог уже делать много шагов, хотя часто это кончалось рискованным падением.