Ты у меня одна - [36]

К ее щекам прилила краска.

— Откуда такая уверенность, что это непременно произойдет между нами? — спросила она, вкладывая в свой голос всю твердость, на какую была способна.

— Ты в этом сомневаешься?

Вивьен кивнула. Разочарование, унижение, обида на то, что он собирался уйти, сковали язык и больно сдавили сердце.

— А я ни капли не сомневаюсь. — Голос Альфредо звучал необыкновенно серьезно, пророчески. — Знаешь, все, что происходит с нами в жизни, уготовано нам свыше и неизбежно. Та твоя ссора с Питером Морганом была не случайным событием. Если бы не она, то я, быть может, еще долго не познакомился бы с тобой. Сколько бы еще дней и ночей нам пришлось бы тратить впустую!

Он говорил вдумчиво и сосредоточенно, и создавалось впечатление, что каждое его слово — результат долгих размышлений. Это привело Вивьен в замешательство. Заметив ее реакцию, он улыбнулся.

— А теперь у нас с тобой много времени.

— Времени? — переспросила она. — Времени для чего?

— Для того чтобы лучше узнать друг друга, прежде чем стать любовниками.

Он подмигнул ей, еще раз рассеянно улыбнулся, погруженный в какие-то мысли, и вышел.

В последующие недели Вивьен была очень занята: оформляла новые документы, созванивалась с друзьями из Нью-Йорка, сообщая им, что остается в Риме. С увлечением выполняла порученные ей на работе задания — теперь их количество увеличилось и они стали более ответственными. А по вечерам и в выходные встречалась с Альфредо.

В компании с ним ей было весело и интересно. Каждый день она открывала для себя какую-то новую грань его характера.

Они ходили в кино, в ночные клубы, плавали на яхте, катались по городу на машине, а иногда просто ужинали вместе — в ресторане или на вилле Альфредо.

Случалось, что в беседах Вивьен проговаривалась, выдавая скопившиеся в душе детские страхи и тревоги. Тем, о чем знал теперь Альфредо, она никогда не делилась ни с одной живой душой. Общение с ним доставляло ей истинное наслаждение, и, благодаря его хитрым уловкам, она становилась более и более откровенной, хотя ни разу не упомянула в своих признаниях ни имени Тома Вильса, ни тех событий, что были связаны с ним. Когда Альфредо напрямую спрашивал ее о былых романах, она замыкалась в себе, отгораживаясь от него невидимой стеной, хотя прекрасно понимала, что так не может продолжаться бесконечно.

Он предоставил ей полное право задавать темп развитию их отношений, потому что смотрел на нее не просто как на желанную женщину, а как на человека, который стал бесконечно дорог ему. Чем больше Вивьен узнавала своего нового друга, тем чаще приходила к выводу, что слухи о нем изрядно отличались от того, что было в действительности. Естественно, у него имелись любовницы, но в каждой из бывших подруг он ценил прежде всего индивидуальность и относился к ним с уважением.

Альфредо вел игру обольщения с превеликим удовольствием, но играл справедливо, и Вивьен иногда думала, что ей куда проще было бы противостоять, если бы его поведение не отличалось чуткостью и тактичностью.

Когда же приходилось допоздна задерживаться в ночных клубах, он оставался в городе, но ни разу не попытался заманить ее на ночь в свою квартиру. Приходил за ней лишь утром и приглашал на завтрак. Его апартаменты представляли собой мечту холостяка и ничем не походили на уютную, теплую виллу. Здесь все было обустроено по последнему слову современного дизайна, и холодная сдержанность интерьера отнюдь не располагала к романтическим мечтам.

Итак, шаг за шагом, медленно, но верно Альфредо добивался расположения Вивьен, подбираясь ближе и ближе к самому ее сердцу. А лето между тем плавно перешло в пылающую яркими красками осень. Вивьен сознавала, что никогда раньше жизнь не доставляла ей столько радости и удовольствий, и боялась поверить в свалившееся на нее счастье.

За недолгий период знакомства с Альфредо Росси она уже успела почувствовать себя взрослой женщиной, преодолевшей период юношеских стеснений и колебаний и стремящейся теперь жить в гармонии с собой и окружающим миром. Но бывали и такие дни, когда оживало прошлое и жуткие сцены с удивительной отчетливостью всплывали в памяти, а сердце замирало от страха и неуверенности.

В такие моменты ей казалось, что воскресавшие в душе мучительные чувства — паника, отчаяние, испуг — так же сильны, как в тот страшный вечер. Она вздрагивала, вспоминая озверевшего Тома Вильса, разрывающего ее пижаму, царапающего ее нежную детскую кожу, его сильные жестокие руки, его выпученные глаза… Возможно, если бы она не сопротивлялась так отчаянно и яростно, на ее теле не осталось бы столько синяков и кровоподтеков, но в таком случае мерзавцу удалось бы осуществить свои извращенные намерения.

Сотню раз потом она упрекала себя за то, что не показала Диане или еще кому-нибудь страшных последствий борьбы с Томом, исчезнувших лишь по истечении нескольких недель. Вообще-то от ребенка, пережившего нечто подобное, смертельно перепуганного и ошеломленного, вряд ли можно было ожидать столь смелого поступка.

История с Томом еще больше отдалила от нее тетку. Та восприняла произошедшее весьма болезненно: нелюдимая и замкнутая, она не любила привлекать к себе внимание, предпочитала держаться в стороне от скандалов и сцен. Поднявшийся переполох, посыпавшиеся на голову ее племянницы обвинения пробудили в ней настоящую ненависть. Она не пожелала разобраться в причине случившегося и, не задумываясь, встала на защиту более сильного.