Ты только живи - [9]

— Никаких «если» и никаких «только»! — отрезала она. — Эта Микаэлла очень боялась — и не без основания, — что корреспонденцию из заграницы читает КГБ, поэтому в одном из писем она зашифровала слово, а в следующем просила обратить внимание на заглавные буквы тех написанных на русском фраз. Если и то и другое она бы сделала в одном письме, где гарантия, что кагэбисты не догадались бы сами? Греция, конечно, далеко, но женщина, возможно, опасалась навлечь на уже и так пострадавшую семью Захаропулосов новые беды. К сожалению, дядя Константин не понял, что к чему.

Я задумался. Клад… Боже мой, слово-то какое — совсем не из нашей действительности! Но если он и правда существовал, зачем этой Микаэлле нужны были партнеры? Целое ведь больше, чем то же целое, но разделенное на несколько частей?

— А зачем тогда ей нужен был Константин с братом? Из родственных чувств хотела поделиться сокровищами с ними?

Инна усмехнулась.

— Вот и мы подумали о том же. И очень скоро пришли к выводу, что родственные чувства здесь ни при чем.

— А что при чем?

— А то, без чего этот клад не мог быть найден. В семье советских Захаропулосов должно было храниться что-то такое, без чего отыскать сокровища было невозможно. И мы с Димой очень скоро узнали, что это.

Она достала из стопки еще одно письмо.

— Здесь опять несколько фраз написано по-русски. Читай третий абзац, — она подала листок мне.

— «И может вы приедите в этом году? Как хочеца вас увидеть. Очень хочеца! Но я понимаю, это не так лекко. А если сможете приехать, напишите», — прочитал я и вопросительно посмотрел на Инну.

— Первая буква каждого предложения, — напомнила она.

— «И может» — И, «Как» — К, «Очень» — О, «Но» — Н, «А если» — А. Получилось И, К, О, Н, А. Икона?

— Икона, — подтвердила Инна.

— Инна! — вновь послышалось из-за двери. — У меня упал пульт!

8

Она вышла, а я еще раз взглянул на пожелтевший листок. Надо отдать должное сообразительности этого Дмитрия: лично я бы ни за что не догадался составить слово из первых букв предложений и не распознал бы в упоминании о «трудных» заглавных буквах какой-то намек. Я почувствовал, как вялое любопытство, пробудившееся во мне вчера после рассказа Инны, перерастает в нечто качественно новое: в искреннее желание узнать, что будет дальше, а главное — чем это все закончится? Так человек, лениво листающий первые страницы детектива, начинает по-настоящему увлекаться, ну, скажем, к третьей главе и уже не может отложить книгу в сторону.

Итак, что мы имеем? Семейную легенду о сокровищах, которая так бы и осталась легендой, если бы не получила подтверждения в виде дореволюционной газетной заметки о некоем греке, у которого русский купец приобрел эти, как их?.. тетрадрахмы для музея. Тот был Захаропулос, эти тоже — раз. Еще одна монета «всплывает» в эшелоне с репрессированными понтийскими греками в 1949 году — два. Кто-то в Греции начинает искать контакт с советскими Захаропулосами, и этот кто-то, а точнее, Микаэлла Стефану уверена, что есть и другие монеты, причем их много, иначе она не стала бы зашифровывать слово «клад». Где он, она не знала и, как оказалось, не могла узнать без своих родственников в России — точнее, без их иконы. Это три.

Ход моих мыслей прервала вернувшаяся Инна. Со вздохом сказала:

— Беда с мамой. Спросила, кто этот мужчина — в смысле ты, — с которым я секретничаю на кухне. Как будто я не представила ей тебя полчаса назад! Совсем у нее с памятью стало плохо. Знаешь, иногда она даже спрашивает, почему давно не видно Димы — мол, не поссорились ли мы. А ведь я ей говорила, что он пропал в Греции. Выпьешь кофе?

— Давай, — кивнул я.

Она поставила на плиту чайник, достала с полки банку «Нескафе», насыпала в чашки. Присела за стол.

— Так что с иконой? — спросил я.

— А ничего. Мы спросили Диминого отца. В семье действительно было две иконы, но они пропали в 1949 году. Очевидно, одна из них и имела какой-то ключ. Когда мы попросили описать их подробнее, он сказал, что икона Георгия Победоносца была подбита сзади прямоугольным куском кожи. Мы решили, что на нем, наверное, и была сделана какая-то надпись или, может быть, нарисована часть карты. Второй такой же кусок, вероятно, находился в семье Стефану. Чтобы получить ключ к местонахождению клада, требовалось сложить их оба.

— Значит, надежды этой Микаэллы не оправдались, — констатировал я. — Второго куска у вас не было.

— Не у нас, а в семье советских Захаропулосов, — поправила Инна. — У нас не было уже ничего.

— И все же твой Дима решил ехать в Грецию?

Чайник закипел, и Инна разлила кипяток. — Тебе с молоком?

— Да, — подтвердил я. — Сахару одну ложку.

— Ну, вот, — Инна поставила чашки и снова уселась за стол. — Да, Дима решил ехать в Грецию. В принципе. Потому что сначала надо было убедиться, что Микаэлла или ее родственники все еще проживают по тому адресу, что был на конвертах. Ведь за столько лет могло случиться все что угодно: она могла умереть, переехать в другое место — да мало ли что? И мы для начала написали письмо. На английском. Послали, естественно, по обычной почте, электронного адреса у нас не было. Приложили ксерокопию одного из писем Микаэллы. Видишь, какая ирония судьбы: тридцать с лишним лет назад Микаэлла писала братьям, а они не отвечали. Теперь написали мы — и нисколько не удивились бы, если бы ответа не пришло. Но он пришел — недели через полторы по Диминому электронному адресу, который мы указали в письме. Оказывается, в Александруполисе проживала внучка Микаэллы София! Она даже приложила к письму файл со своей фотографией. Сама Микаэлла Стефану во время военного переворота 1967 года попала в тюрьму — наверное, поэтому и прекратились письма в Казахстан.