Ты только живи - [18]

Он переключил передачу.

Десять минут спустя я стоял напротив аккуратного двухэтажного дома и созерцал список его обитателей.

Дом был оборудован домофоном; судя по надписям рядом с кнопками звонков здесь проживали «L. Stampouli», «G. Kesidis», «A. Kazakis» и искомая «S. Stefanu».

Я посмотрел на часы — не слишком ли рано? — и нажал нужную мне кнопку.

В такси я на всякий случай придумал легенду: я — инженер российской компании «Интергаз», работаю в Греции на строительстве компрессорной станции. Знаком с женой Дмитрия Захаропулоса, которая и попросила навестить его. Откуда адрес? Да от нее самой. Выглядело все достаточно правдоподобно, разве что слово «навестить» следовало заменить на «разыскать».

Где-то внутри прозвучал звонок.

Никто не откликнулся. Замок не щелкнул. Дверь не открылась.

Я вновь прижал кнопку.

С тем же результатом.

Что и требовалось доказать. Вернее, чего и доказывать не требовалось: все и так было известно с самого начала.

Ладно, возьмемся за соседей. Я нажал кнопку «L. Stampouli».

Ничего.

«G. Kesidis».

В переговорном устройстве что-то щелкнуло, и раздался мужской голос.

— Пуйне София Стефану? — спросил я.

В ответ послышалась длинная фраза, произнесенная, как мне показалось, с некоторым раздражением, после чего мой собеседник отключился. Что он там сказал? В моей интерпретации — что-нибудь вроде: «Ходют здесь всякие ни свет ни заря, спать мешают!» или «А какого черта вы мне звоните, если вам она нужна?!».

Ладно, в запасе у меня оставался еще «А. Kazakis».

Увы, он — или она? — тоже не ответил.

Честно говоря, к такому обороту событий я готов не был. Хотя бы потому, что не предвидел наличие домофона. Попробовать еще раз поговорить с этим Кесидисом? Или подождать какое-то время и отловить двух отсутствующих жильцов?

Я остановился на втором варианте. В конце концов, эти люди могли быть просто на работе, отлучиться в магазин или, скажем, повести детей в школу.

С этими мыслями я пересек леофорос Демократиас и в просвете какой-то боковой улочки увидел море. На набережной возвышалась башня маяка. У его подножия было устроено нечто вроде каскадного фонтана, по белым ступеням которого вяло струилась вода.

Я сел на одну из скамеек, откуда открывался вид на порт, мимо которого мы проезжали вчера. В гавани резво сновали небольшие рыбацкие лодки, слегка покачивали мачтами две или три яхты. С берега доносился запах рыбы и гниющих водорослей.

Надо признать, что-то с самого начала пошло не так.

17

Где-то около одиннадцати дня я вернулся к дому.

Стало так тепло, что я даже расстегнул куртку. Утро не обмануло: день, несмотря на календарную зиму, выдался почти весенний. Уличный градусник показывал +15. Если у них такая зима, чего тогда ждать от лета?!

Для очистки совести я вновь придавил кнопку «S. Stefanu» и, не дождавшись ответа, решил потревожить «L. Stampouli». Вслед за звонком, прозвучавшим, как мне показалось, на втором этаже, послышался собачий лай. Потом в домофоне раздался легкий щелчок, и женский голос произнес:

— Нэ?

— Паракало, пуйне София Стефану? Битте, во ист София Стефану? — выдал я на одном дыхании.

К моему изумлению, после небольшой паузы замок щелкнул, и я, помедлив самую малость, вошел в светлый и чистый подъезд. Со второго этажа послышался скрип открываемой двери.

Я поспешно поднялся наверх.

На площадке стояла худенькая, с остреньким носиком старушка лет семидесяти в темном халате с гладко зачесанными назад крашеными волосами. У ее ног вертелась рыженькая собачка, похожая на лисичку. Впрочем, это животное напоминала и сама хозяйка.

— Гутен морген. Битте, во ист София Стефану? Пуйне? София Стефану?

Бабушка пожевала губами и разродилась длинной фразой все же не на немецком, а на греческом языке.

Из которой я выхватил вроде бы знакомое слово — «Эрмания».

Эрмания — Германия?

— София — Эрмания? Дойчлянд? — проговорил я, махнув рукой в сторону — возможно, что и в сторону Германии.

— Нэ, нэ, — закивала бабка. — Эрмания.

Все ясно. Любезная София укатила к матушке и когда вернется — Бог его знает.

На всякий случай я достал из бумажника фото гречанки.

— София?

— Нэ, нэ.

— Цузамен? — спросил я, предъявляя своей собеседнице снимок Дмитрия.

Бабушка равнодушно взглянула на фотографию.

Вроде, не признала.

Или, может, просто не видела, когда он приходил сюда?

В это время открылась дверь второй квартиры, и на пороге показался бородатый тучный грек неопределенного возраста, вероятно, привлеченный нашим разговором. Не исключено, что это был тот тип, который отвечал мне по домофону.

Старушка полуобернулась к нему, задала какой-то вопрос. Тот покивал головой.

— Я. Нах Дойчлянд.

В Германию.

Я показал ему фото Дмитрия и, решив придерживаться первоначальной версии, пояснил:

— Майн брудер. София геен цузамен майн брудер нах Дойчлянд?

Это был дичайший немецкий язык на уровне двоечника пятого класса — но он был понят!

Грек покачал головой.

— Найн. София аляйн.

Одна.

София уехала одна, а Дмитрий растворился без осадка.

Оставалось только поблагодарить отзывчивых граждан, оказавших мне посильную помощь в поисках пропавшего соотечественника.

— Данке, — произнес я и, спустившись по лестнице, вышел на улицу.