Ты следующий - [144]

Валерий Ганичев — директор издательства «Молодая гвардия» — был стройным светло-русым русофилом. Он был деловитым мечтателем. И его персона притягивала к себе молодых националистов, о которых я уже писал. Возможно, этот иллюзорно сияющий имперский идеал помогал им сопротивляться серому советскому безличию. Но из-за него они оказывались в конфронтации с западной цивилизацией.

Именно эти люди перевели мою книгу и выпустили ее в свет в издательстве, которое считали своим собственным. Мне не хотелось быть неблагодарным. Но корректность требовала внести уточнение, что я не разделяю их идейных убеждений. Я попросил Ганичева о двух вещах: во-первых, дополнить книгу предисловием, написанным Андреем Вознесенским, и, во-вторых, издать ее с иллюстрациями Эрнста Неизвестного. Валерий Николаевич улыбнулся — несколько кисло. Первый пункт он принял сразу же, а вот насчет Эрнста сказал, что подумает. Потом поднял телефонную трубку и, не спросив моего согласия, договорился о встрече в ателье художника Ильи Глазунова.

— Я познакомлю тебя с самым лучшим на сегодняшний день мастером кисти. Твой Неизвестный — скульптор, какой он иллюстратор?

Вот как получилось, что в течение двух дней мне довелось побывать в двух легендарных лабораториях, на двух полюсах русской таинственной духовности.

Сначала Андрей Вознесенский отвел меня в ателье Эрика Неизвестного. С Андреем мы познакомились в театре на Таганке после его «Антимиров». Знакомство произошло в кабинете Юрия Любимова. Подписывая мне на память «Треугольную грушу», поэт допустил невольную ошибку. Вместо даты он обычно писал «XX век», а мне вывел — «XXI век». Но не это сделало нас друзьями. Просто сразу стало ясно, что мы братья. Я не знаю человека более тонкой душевной организации. Этот волшебник слов, виртуоз стиха все время устраивал мне неповторимые встречи с красотой.

До мастерской Неизвестного мы добирались какими-то задними дворами. Сама мастерская походила на огромный ангар. А возможно, это был склад. Невзрачный внешний вид контрастировал с внутренней атмосферой, до пресыщения наполненной искусством. Готовые скульптуры, эксперименты, проекты памятников, пластические замыслы — все смешивалось в красивом хаосе. Когда мои глаза оправились от первоначального шока, я уже смог различить несколько гамм — или серий. Распятия. Тебя провоцируют распятые на кресте женские тела. Но потом приходит понимание, что скульптор попытался свести к распятию все, что, как нам кажется, нам известно. Как будто попробовал сказать, что у всего есть свой крестный путь. Или то, что Бог во всем — со своим страданием и в своем величии. Вдруг я догадался взглянуть на хозяина мастерской. Эрнст говорил с Андреем, но наблюдал за мной. Вероятно, он понял, насколько я ошеломлен и очарован его работами. Как и большинство скульпторов, он очень походил на каменотеса, да и сам был точно вытесан из скалы. На нем были джинсы и свитер. Эрнст кипел от энергии. Стоило мне на него посмотреть, как он тут же обратился ко мне:

— Вы же знакомы с фонтанной скульптурой. Существуют великие ее образцы, например фонтан Треви. Это пластика, которая вписывается в воду. А я хочу сейчас придумать скульптуру, которая бы вписывалась в огонь. Ее все еще не существует, потому что технологически это не так просто. Но я решу эту задачу. Посмотрите, какая красота получается.

И, к моему удивлению, он одной рукой поднял широкий деревянный помост, застеленный темными одеялами. Оказалось, что это крышка, под которой был склад бутылок водки. Эрик вынул две. Из одной (была ли там водка или спирт, я не знаю) он плеснул в металлические чаши, над которыми поднимались скульптурные композиции. Чиркнул спичкой, и ателье наполнилось дикой феерией огня, в котором будто танцевали фигуры. Содержимое второй бутылки мы вылили себе в рот. Это была чудесная, незабываемая водка. Мы тоже заполыхали. На пике этого экстаза Эрик показал нам свою самую сокровенную мечту — ленту Мёбиуса.

Август Фердинанд Мёбиус (математик и астроном) был ровесником Великой французской революции. Но Неизвестный называл так новую геометрическую фигуру, созданную сложной игрой ленты, красиво переплетающейся, как в художественной гимнастике. Смысл был в том, что у ленты не было ни лицевой, ни изнаночной сторон, не было орла и решки, так что образы естественно продолжались с обеих сторон. Если я правильно понял, милый Эрнст мечтал о недуалистическом мире. О, это великолепно! И я бы мечтал о таком, но не могу заставить свое сознание перестроиться. Макет показался мне чуть больше баскетбольного мяча.

— Конструкция Мёбиуса исключительно устойчива! — восторженно объяснил скульптор. И для пущей убедительности сел на макет. Эта устойчивость была Эрнсту необходима, потому что он хотел сделать из мёбиусов храм высотой в 50 или даже в 100 метров. Каждый метр гигантской ленты предполагалось украсить рельефами или росписью. Мечтатель открыл альбомы и показал нам эскизы едва ли не каждого фрагмента этой километровой композиции. Это мог быть храм Универсума, Храм храмов!

— Лучшее для него место — среди пустыни… — продолжал думать вслух творец. — Синайская пустыня! Или Негев! Напрасно они боятся, что я захочу эмигрировать! Лучше всего мне работается в Москве. Тут мои модели, мои друзья, мои идеи… Но мне нужен паспорт, с которым в любой момент я могу поехать куда пожелаю… Я и есть Мёбиус.