Ты покоришься мне, тигр! - [55]

Теперь Уголек уже ждал моих посещений: ведь с ними приходят мясо и нежность. Для проверки его симпатии я становился где-нибудь за углом, чтобы он не видел меня, но отчетливо слышал голос. Заслышав меня Уголек вскакивал, подходил к решетке, поворачивал голову в мою сторону и со вниманием слушал. А когда я приближался к клетке, он приходил в радостное состояние и приветствовал меня своим «фыр-фыр». В такие минуты его глаза загорались, и он издавал призывные звуки, шедшие откуда-то из глубины его существа. Я подходил еще ближе, называл его по имени, шептал ему наши интимные слова, а он терся об решетку боками, головой и просил, чтобы я погладил его, подставлял мне уши — весь становился бодрым, быстрым, светился как искорка.

Но как только я собирался  уходить, Уголек начинал метаться по клетке, прыгал, смотрел тоскливыми глазами в мою сторону и шипел.

Примерно так же вели себя на первых порах и леопарды. Правда, более сдержанно. Но Уголек по своему темпераменту не мог быть сдержанным, он не знал золотой середины — он весь отдавался чувствам. Я был рад, что изменил его мнение о человеке. Мне даже думается, что он и любил меня за то, что я оказался не таким, как он ожидал.

Постепенно Уголек становился — я хотел сказать «уравновешенным», но это слово не очень подходит к его характеру, и лучше определить это свойство другим словом, — он становился вдумчивым, как-то особенно сосредоточено следил за моими движениями. Мне казалось, что и ему хотелось выведать мои слабые стороны. А что это именно так, я убеждался не раз.

Вот стою около него, смотрю и разговариваю с ним. Уголек отвечает мне на своем языке, который я уже хорошо научился понимать. Но стоит только повернуться к нему боком или спиной и сделать вид, что я совсем не слежу за ним, он тут же старается достать и схватить меня лапой и притянуть к себе, чтобы проверить, из чего я сделан. Но возможно, он просто хочет, чтобы я вновь обратил на него внимание: «Что это ты, дескать, отвернулся от приятеля». Если привлечь меня долго не удается, он становится нетерпеливым, воинственным и потом уже отвергает ласки. Наверно, он очень ревнив.

Наконец я приучил Уголька к ласковому тону разговора. Он его понимал и откликался нежным мурлыканьем. Теперь надо было приучить его к тону строгому и требовательному. Уголек должен различать особенности моей речи. Без этого его выдрессировать невозможно. Во многих случаях звери повинуются словам. И слова, которые я им повторяю десятки и сотни раз, они даже «понимают», то есть ассоциируют с определенными действиями. Например, слово «есть» не надо им повторять дважды. Речь — совсем не плохой помощник куску мяса.

Настал даже такой момент, когда мы научились раз говаривать друг с другом. Я говорил ему слова, а он отвечал мне мурлыканьем и какими-то странными стонами — фырканьем, понятным уже не только ему, но и мне. Оно означало нечто вроде: «Здравствуй, я рад, что ты пришел ко мне». Я даже научился имитировать его звуки, фыркал и мурлыкал, как он, и это приводило Уголька  в необыкновенно добродушное состояние.

Что ж, первые итоги уже можно было подвести: зверь, наводивший ужас на людей, теперь спокойно брал мясо из рук, радостно мурлыкал при моем появлении, давал себя свободно гладить. Я уж не говорю о том, что он знал мой голос и свою кличку. Самое главное — он вступил со мной в общение, и можно уже начать его учить. В послушную, почти домашнюю кошку я его превратил. Теперь надо было превратить его в ученого зверя, дать образование. И видя глаза Уголька постоянно радостными и приветливыми, я решил, что настало время обучать его цирковому искусству.

Старый К. Гагенбек считал, что для подчинения зверя человеческой воле нужно «немного музыки, немного сахара и много терпения». Всего этого у меня было в достаточном количестве, и я приступил к урокам.

Уже во время этих уроков я понял, что во мне самом как в учителе появилось что-то новое: все, что я проделал с Угольком, совершалось почти как по нотам. Я заранее знал, чего добиваться и как, когда и каких результатов ждать. Это совсем не было похоже на то блуждание ощупью и вслепую, когда я начинал с моими первыми леопардами.

Мне очень нравились манеры Уголька — резкие, ловкие и в то же время какие-то собранные, сосредоточенные. Он сразу реагировал на мои знаки, на мой разговор. Не зверь, а золото.

Можно было часами наблюдать его движения, так они были легки и грациозны. Когда он поворачивался в разные стороны, то извивался почти по-змеиному. В движениях Уголька было столько плавности, гармоничности, что их невольно хотелось назвать музыкальными. И при всей мягкости позы его были скульптурны: так крепко отлиты были его мускулы.

Он невольно сам подсказывал, чего можно от него требовать. Резкость и быстрота реакции — значит, будем тренировать прыжки, они должны получаться хорошо и красиво. И действительно, впоследствии Уголек прекрасно перепрыгивал с тумбы на тумбу, поставленные на предельно далекое расстояние. Стараясь достать мясо под самым потолком клетки, он правильно поднимался на задние лапы; значит, в трюках на «оф» он будет красив и строен.