Ты покоришься мне, тигр! - [42]

Взглянув на Улю, я понял, что и она ждала момента включиться в наш поединок с Ранжо и, уж конечно, не на моей стороне. Но струя воды несколько охладила ее порыв. Облизываясь, Уля с некоторым разочарованием поглядывала на меня.

После представления пожарник, виновато оправдываясь, говорил, будто ему послышалось, что я дал команду «В меня!». Ну и окатил меня ни за что, ни про что. А ведь у него был такой обнадеживающий вид!

Как я уже говорил, ни одного такого случая в зверином поведении не оставляю без внимания. Но как ни старался я установить твердую закономерность в распознавании намерений зверей, леопарды все время вносили в нее свои коррективы.

 Ведь перед тем, как проскочить мимо Ранжо, я бросил на него взгляд и, честное слово, ничего дурного не заметил; ни жестокого выражения глаз, ни дрожания ноздрей, ни напряженного хвоста. Наверно, неожиданно для самого себя он среагировал на мою промелькнувшую спину. Вид спины, вожделенного загривка привел его, такого флегматичного, в столь «творческое настроение». И если бы я не держался постоянно начеку или хотя бы был менее быстрым в реакции, чем леопард, — не миновать мне иглы хирурга, которому пришлось бы «собирать» меня из разрозненных кусков заново.

Другая забота: как поступить с Ранжо? Наказать его?

Первое желание — наказать. Но, подумав, я решил оста вить его проступок без последствий. По нескольким соображениям.

Уж если наказывать, так это надо делать сейчас же после нападения, на манеже, а не за кулисами. Но на манеже зверей не наказывают, так же как и детей при гостях. А когда зверь уже за кулисами, он не поймет, за что его наказали, прошло слишком много времени, и другие события заслонили в его памяти проступок, он просто за был о нем. Это одно соображение.

С другой стороны, наказать — значит обострить злопамятность зверя, пробудить дремлющее в нем до поры чувство ненависти. Все эти врожденные инстинкты мне до сих пор удавалось побороть или по крайней мере заглушить. Хорошее он помнит, но недолго, а плохое забывает нескоро. Такова его натура. Наказать — это значит разрушить все то, что сам же в нем создал.

К тому же я знал, что в этот день Ранжо был в скверном настроении. И у хищников бывает такое, и их надо щадить. Оказывается, всепрощение тоже может служить средством воспитания леопардов. Нет, лучше не обострять отношений, тем более что на ласку Ранжо откликается всегда охотно. Не будем на сей раз выносить сор из избы.

Самым опасным был момент, когда я упал. Меня спасло только то, что Принц и Нерро были заняты дракой сами и отвлекали ею внимание зверей, хотя Уля уже начала переключаться. А ведь это уже почти закон — если упаду, значит, окажусь перед ними слабым существом. Видимо, мое вертикальное положение более всего для них загадочно. На нем, я думаю, в значительной степени и держится мой авторитет. И уж если я падаю — падает и авторитет, и можно начинать сводить счеты или по крайней мере выместить свою досаду и раздражение, которые у них вызывает моя настойчивость. Я должен быть всегда на высоте с моими леопардами в прямом и переносном смысле.

Интересно, что у леопардов ко мне как бы двоякое отношение: одно на конюшне, за кулисами, другое — на манеже. На конюшне, когда я их кормлю и ласкаю, они  ко мне относятся дружелюбно и даже любовно, а на манеже в лучшем случае терпят. Но я на них не сержусь — должна же природа где-то находить выход. Леопарды не могут превратиться в овечек. Даже домашняя кошка и та не особенно вас любит «просто». Она к вам ласкается, когда ей что-нибудь от вас нужно. Кошки — это не собаки и не лошади, которые привязываются к вам именно просто так «по склонности характера», а не из-за подачек.

Иногда меня спрашивают, неужели среди леопардов не найдется «защитника», который отбил бы меня у других зверей. Такие легенды сопутствуют номерам с хищниками. Я понимаю, как они возникают. Хотя бы вот из таких случаев.

Это произошло, правда, значительно позже того времени, о котором я сейчас рассказываю, в 1962 году, когда я работал уже с тиграми. Несколько дней спокойной работы в Рижском цирке ослабили мою бдительность. Стало казаться, что никаких осложнений не предвидится. И успех у публики большой, подолгу аплодировали после каждого трюка. И вот, повернувшись, как всегда, спиной к Радже, чтобы поблагодарить за такие аплодисменты, я расчувствовался и задержался в этом опасной для себя положении несколько дольше. Для Раджи эти лишние две-три секунды были как подарочек: он прыгнул на меня. Еще миг — и все будет кончено, так мне потом рассказывали ассистенты. Но в тот момент, когда Раджа был уже почти на моей спине, вечный игрун Карат схватил его зубами за заднюю лапу. Он и раньше часто так делал, когда Раджа шел на трюк. Но в этот раз он «подыграл» как нельзя более удачно. Только на секунду отвлекся Раджа и уже потерял направление прыжка.

Потом мне рассказывали: по Риге ходят слухи о том, что тигр сознательно спас жизнь укротителю. Но я-то слишком хорошо знаю характер и повадки моих зверей, чтобы хоть ненадолго поверить в «благородный» поступок Карата. Нет, я уверен, что, если набросится один, за ним, при удобных обстоятельствах, набросятся все.