Ты погляди без отчаянья… - [58]

Вижу – облаком легким над окоемом истаяло.

Себя я обрел: телесных не чувствую пут,

По духовному небу чрез Млечный Путь

               переправился

И там растворился паломником к вечному свету.

* * *

Следом бредешь, неудачливый спутник мой,

                прошлое.

Сонмы теней с пепелища бесплодных желаний

Вечно со мною и тянут, и тянут назад.

Темным напевом звучит твой ситар полувнятный,

Словно жужжанье пчелы одинокой в лесу,

Где облетели цветы. Вперед, на дорогу,

Тенью ложишься, подобно горе на закате

В свете неявственно-желтом зари беспредельной.

Грез тенета порви, освободи мою душу,

Ты, у Смерти укравший алмазы страдания

И снов несбывшихся радуги. Ныне верни их

Смерти. В осеннем безоблачном небе, смотрящем

Вдаль, прозвучала свирель – это вечный скиталец

К дому идет налегке, – за ним я последую.

* * *

Один за другим погасают на сцене огни.

Зала – как сон, чьи видения стерлись;

Пусто, темно. Знак подала тишина

Строгим перстом. Спокойна душа; и наряд мой,

Перед началом спектакля казавшийся сутью

Образа, в зале пустом бессмысленным стал.

Красками, блестками, всяческой мишурою

Приукрашал я себя, толпе угождая.

Сразу стерлись они – и меня поразила

Вся полнота невидимой сути моей.

Так очертанья земли при скончании дня

Смутно сливаются в час погребенья заката

И открывается небо, прозрачное небо

В звездном сиянье, собою самим изумленное.

Из книги «Вечерний свет» («Шенджути») 1938

Память

Когда душа моя от тела отлетит, —

         Пусть шаловых лесов уединенье

Друзья, которыми не буду позабыт,

         Однажды посетят порой весенней.

         Там птицы на ветвях нашли приют

                  Под кровом свежей тени,

Они не помнят обо мне, свистят, поют, —

         И что для них мое исчезновенье?

         Пусть кто-то в лес пришел, пускай уйдет,

         Мгновений пролетают вереницы, —

                  Бесследна жизнь – и всё не в счет…

         И времени не замечают птицы.

Их ветер тот принес, что старше всех начал,

                           Веков, творений,

         Он и меня в лесу бродить призвал,

         И ритм его – в моем сердцебиенье.

         И я, от доли удалясь почетной,

Блуждал задумчиво, не ведая путей,

                  И все, что в мире мимолетно,

                  С мечтою встретилось моей.

         Как облака, в неведомые дали

         Летели мысли. Знойный небосвод

Мечтал о красоте, и краски воплощали

Все мимолетное, что навсегда уйдет.

И то, что создал я тогда, мечтой томим, —

         Я не отметил именем моим.

Писал, зачеркивал… Мой труд велик иль мал —

Я не оценивал. И ветер все умчал.

В том дне затерян я, – безвестною тропою,

Что не хранит следов, придете в мой предел.

Уже уходит день, но мира красотою

Корзин своих никто наполнить не успел.

         Порою вечности я слышал зовы

         И шел на зов, но уходил назад.

                  Так дети, наигравшись, снова

                           Домой спешат.

         Я ничего не спрячу, не присвою —

Ни бед, ни радостей не унесу с собою.

                  Мир для меня на миг простер

                  Из вешних лепестков ковер.

Встречаются друзья, но их живая речь,

Как дым, развеется – ее нельзя сберечь.

Людей, которые толпе не по нутру, —

Не встретишь никогда на праздничном пиру.

Меня вы помните, – я был самим собою,

         С немой природой чувствовал родство,

                  Я не замечен был толпою,

         Я должником не сделал никого

И не был сам в долгу. Для памяти моей

Не надо ни торжеств, ни сборищ, ни речей, —

И только в шаловом лесу, в уединенье —

         Пусть вспомнят обо мне порой весенней.

Новое время

Все припев старинной песни помнят и поныне:

«Справа – Ганга, слева – Ганга, отмель —

               посредине».

Движет всем Владыка танца: в вечном обновленье —

Водопад имен, обрядов, песен, поколений.

Те, что в юности вдохнули правду этих слов, —

Были созданы иначе, из других основ.

Каждый знал – его светильник по волнам плывет,

Приносил дары богине у священных вод.

Робость тусклая царила в думах и в сердцах.

Смерть пугала, жизнь пугала, мучил вечный страх.

То владыки самодурство, то врагов набег,

Ожидал землетрясений робкий человек.

И к реке ходить опасно темною тропой —

Где-то воры притаились, грех, беда, разбой.

Сказки слушали, где много самых дивных дел, —

Как от гнева злой богини праведник сгорел…

Из пустых семейных распрей в деревнях тогда

Вырастала, распаляясь, грозная вражда.

И плелась коварных козней и обманов сеть,

Чтобы сильному быстрее слабых одолеть.

Побежденный изгонялся после долгих ссор,

И другие забирали дом его и двор.

Кроме бога, кто поможет, защитит в беде?

И прибежища иного не было нигде.

Мысли робкие бессильны. Человек притих…

И хозяйка опускала взоры при чужих.

Черным очи обводила, а на лбу – пятно.

Зажигать пора светильник – в комнате темно.

Молит землю, небо, воды: «Защитите нас!»

Ждет напасти неизбежной каждый день и час.

Чтоб дитя в живых осталось, нужно колдовство:

Кровью жертвенных животных мажет лоб его.

Осторожная походка, боязливый взгляд, —

Как узнать, откуда беды ей теперь грозят?

Ночью грабят на дорогах и в лесах густых,

И грозят ее семейству козни духов злых.

Всюду видит преступлений и грехов печать

И от ужаса не может головы поднять…