Ты погляди без отчаянья… - [15]

Их лесок покинув, может в рощу к нам

         Рой пчелиный залететь с гуденьем вдруг.

Розы те, что в час молитв очередной

         В воду с гхата их бросают богу в дар,

Прибивает к гхату нашему волной;

         Зачастую из квартала их весной

Продавать несут цветы на наш базар.

                  Называется деревня наша Кхонджона,

                  Называется речушка наша Онджона,

                  Как зовусь я – это здесь известно всем,

                  А она зовется просто – наша Ронджона.

К той деревне подошли со всех сторон

         Рощи манго и зеленые поля.

По весне у них на поле всходит лен.

         Подымается на нашем – конопля.

Если звезды над жилищем их взошли,

         То над нашим дует южный ветерок,

Если ливни гнут их пальмы до земли,

         То у нас цветет кадамбовый цветок.

                  Называется деревня наша Кхонджона,

                  Называется речушка наша Онджона,

                  Как зовусь я – это здесь известно всем,

                  А она зовется просто – наша Ронджона.

Из книги «Дары» («Нойбеддо») 1901

* * *

На небе багровый кровоподтек,

Который не утро, не свет предрек:

Пылают израненные вечера,

Горит погребальный огонь костра

На побережье западных вод.

Факел корысти чадит и жжет, —

Последние искры летят во мглу…

Там силам земным возносят хвалу,

Но ты не прославлен и не воспет.

Твоей бесконечной радости свет

Над берегом Инда, в восточной стране,

В терпенье, в покорности, в тишине,

В этом уменье ждать без конца

Того, что навек утолит сердца.

Из книги «Ее памяти» («Шорон») 1903

* * *

Пришла – и ушла… Приоткрыта дверь…

         Никогда не вернется домой…

Один лишь гость войдет в эту дверь, —

         Последний знакомый мой.

Придет, погасит лампаду мою,

         Подъедет его колесница.

Из дома он выведет душу мою,

         С ней в путь бездомный помчится.

Один я буду и ночь и день

         Свой здешний оканчивать труд.

Последнему гостю в последний день

         Другие мешать не придут.

Цветы и куренья будут готовы

         Для моленья в тихом дому.

Протянутся руки, к объятью готовы, —

         Я радостно гостя приму.

Та, приоткрывшая нынче дверь,

         Уходя, сказала тайком:

«Не плачь и открой перед гостем дверь,

         Перед тем, с кем ты незнаком».

Сказала: «Плети до конца плетеницу,

         От терний очисть и потом

Внеси совершеннейшую плетеницу,

         Бездомный, в свой новый дом!»

* * *

О, как ты столько дней, для всех неуловимо,

Существовала здесь, неслышна и незрима?

В заботы прятала сияние лица,

Открыта одному всеведенью творца.

Покорно-тихая, сквозь каждое мгновенье

Легко скользила ты, полна благоговенья;

Семью лелеяла любовью и трудом…

Но где таилась ты и здесь ли был твой дом?

Когда ты в ночь ушла и дверь еще зияла,

Вся красота твоя так дивно просияла!..

Вдруг все обрушилось, пред сердцем пало ниц, —

Ни плодотворных дум, ни начатых страниц…

Но ты передо мной, и ты не наважденье, —

Недвижным оком зришь всевечное рожденье.

* * *

Подруга, нет тебя ни дома, ни на гхате…

Плывешь ты в облике прекрасной Сарасвати[31]

В столистом лотосе, и музыка звучит;

Желаний озеро у ног твоих молчит.

Ты отражением озарена вселенной.

Нет более преград красе всесовершенной,

Весь мир вокруг нее. Восторженно слиясь

Со светом истинным, теперь вкушаешь связь

С весельем всех миров. Звенят твои запястья,

Сверкают женственно и излучают счастье.

Твоя любовь жива в сердцах у смертных жен,

Твой благородный дух в их душах отражен.

Вселенский образ твой, источник благодати,

Обрел внутри меня лик Лакшми-Сарасвати.

* * *

Сегодня увидал я пачку писем старых, —

О, весть о нежности, о миновавших чарах!

Игрушки памяти… Вдали от глаз чужих

С какой заботою ты сохраняла их!

Течет река времен в беспамятстве жестоком,

И столько солнц и лун уносится потоком.

Страх обуял тебя – от дней и от ночей

Украдкой несколько любимых мелочей

Ты спрятала, сказав: «Они – моя отрада,

И у меня никто отнять не вправе клада!»

А нынче у кого найдется им приют?

Они уже ничьи, но дышат и живут,

С какой ты нежностью их берегла когда-то…

Тебя же кто-нибудь сберег ли так же свято?

* * *

Когда-то, свадебным смущенная нарядом,

Здесь, в мире суеты, со мной ты стала рядом,

И было трепетно соприкасанье рук.

По прихоти ль судьбы все совершилось вдруг?

То был не произвол, не беглое мгновенье,

Но тайный промысел и свыше повеленье.

И прожил я свой век с любимою мечтой, —

Что будем, ты и я, единством и четой.

Как из души моей ты черпала богато!

Как много свежих струй влила в нее когда-то!

Что создавали мы в волнении, в стыде,

В трудах и бдениях, в победах и беде,

Меж взлетов и потерь, – то, навсегда живое,

Кто в силах довершить? – Лишь мы с тобою, двое.

* * *

Нисходит полумрак и синим краем сари

Окутывает мир в его грязи и гари, —

Дом развалившийся, одежды рваной срам.

О, пусть, подобная спокойным вечерам,

Скорбь о тебе сойдет в мой бедный дух и мглою

Всю жизнь окутает с ее тоской былою,

Когда влачился я, изношен, хил и хром.

О, пусть она в душе, сливая зло с добром,

Мне начертает круг для золотой печали.

Желаний в сердце нет, волненья замолчали…

Да не предамся вновь глухому мятежу, —

Все бывшее ушло… Туда я отхожу,

Где пламя ровное в светильнике свиданья,

Где вечно радостен владыка мирозданья.