Ты — мое дыхание - [16]

— Ты играешь или сестренка?

— Я, — немного растерянно отозвалась она. — И сестренка… То есть она занимается серьезно, будет поступать в консерваторию, а я так, для себя.

Он провел ребром ладони по крышке, смахивая пыль, и неожиданно попросил:

— Сыграй что-нибудь.

Вообще-то Поля терпеть не могла домашних концертов и особенно просьб «сыграть что-нибудь». Это обычно вызывало в ней какое-то дикое и упрямое раздражение. Хотелось плюхнуться на вертящийся стул и забарабанить бравурно и яростно «Собачий вальс». Впрочем, ничего подобного она ни разу не сделала по одной простой причине. Поля совсем не была уверена, что такой репертуар разочарует гостей. Большинство из них выдающимся и единственно достойным внимания музыкальным произведением считали «Полонез» Огинского, ну, еще, может быть, бетховенскую «К Элизе», так что «Собачий вальс» пришелся бы как раз в тему…

Но в этот раз все было по-другому, и, откидывая крышку, она жалела только о том, что давно не повторяла свою выпускную программу. Ах, какая там была «Мелодия» Альбинони! Чудная, светлая и прощально-грустная одновременно. Словно эхо ушедшей любви. Хотя Поля могла только догадываться, что это такое. По сути дела, любви, ни прошедшей, ни настоящей, в ее жизни еще и не было. Так, мимолетные, скоротечные и легко забывающиеся увлечения. Но в одном она была уверена: то, что сейчас бешеным пульсом стучало в ее висках и сладким томлением разливалось по телу, было предчувствием любви, любви большой и подлинной. Она глубоко вдохнула, как когда-то делала перед экзаменом по специальности, и легко пробежалась по клавишам сильными красивыми пальцами с коротко подстриженными ногтями.

А игралось сегодня не то чтобы очень. Нет, технически все было нормально. Закончилась первая, длинная и выразительная фраза виртуозного этюда, началась вторая. И вдруг Поля поняла, что это не то, совсем не то. Она остановилась на середине такта, убрала руки с клавиатуры и повернулась к Борису. Тот сидел в кресле, свободно откинувшись на мягкую велюровую спинку, и беззвучно барабанил подушечками пальцев по журнальному столику. Лицо его не выражало ничего, кроме вежливой благодарности.

— А хочешь, я тебе спою? — предложила она, еще не уверенная в том, что поступает правильно.

— Да, — Борис кивнул чинно и как-то потешно. И знакомая уже насмешливо-добрая улыбка дрогнула в уголках его губ.

Тогда Поля развернулась к инструменту и снова заиграла. Сначала она пела романс из «Дней Турбиных», потом «Ночную серенаду», потом григовскую «Песню Сольвейг». Пела, краем уха слыша, что за стенкой перестала возиться Ксюха, затылком чувствуя, что Борис смотрит на нее уже совсем по-другому. Смотрит на ее рассыпавшиеся по плечам темные волосы, на ее пальцы, легкие, длинные и стремительные, на тени ее ресниц, лежащие на щеках… Закончить Поля решила все-таки вспомнившимся Альбинони. Немного запуталась в самом конце, что-то присочинила от себя, но довела-таки до последнего аккорда. Когда он прощальным вздохом опустился на клавиши, Поля, оттолкнувшись ногой, повернулась на вертящемся стуле.

— Это откуда? — спросил Борис голосом, в котором не чувствовалось ни тени недавнего шутовства и легкомыслия. И ей вдруг ужасно захотелось, чтобы он проникся еще больше, чтобы догадался, что она — не обычная, не такая, как все, что она в тысячу раз интереснее банальной в своей загадочности Нади Хорошиловой.

— Из головы, — просто сказала Поля и улыбнулась. В конце концов, это была всего лишь невинная и ни к чему не обязывающая ложь. Даже не ложь, а просто маленькая выдумка.

— Я понимаю, что из головы, — Борис усмехнулся. — Откуда еще? Я спрашиваю в том смысле, из какого альбома? Это ведь Альбинони, так?

Он понял. Несомненно, понял, что она имела в виду. Догадался, что она просто хотела покрасоваться, и гуманно попытался вывернуть фразу так, чтобы не слишком обидеть. Но никогда в жизни Поле еще не было так стыдно. Жаркая волна, вязкая, как клубничное варенье, с силой прихлынула к лицу и шее. Она почувствовала, что краснеет стремительно, некрасиво, неровными, расплывчатыми пятнами. И вместе с жалостью к себе и досадой на себя пришла злость. К чему вообще этому меломану понадобилось умничать? Ну узнал Альбинони, ну догадался, но разве обязательно было заявлять об этом вслух? Тактичный человек должен был бы промолчать! Она перевела глаза, наливающиеся тяжелыми слезами, на журнальный столик и наткнулась взглядом на поднос с нетронутым кофе, который она варила с такой любовью и который теперь уже безнадежно остыл. Подумала о том, что Надя Хорошилова просто не могла бы оказаться в такой дурацкой ситуации и вообще с Надей Борис наверняка повел бы себя по-другому. И это стало последней каплей. Или, может быть, первой, скатившейся с длинных темных ресниц? Поля опустила голову и закрыла лицо руками.

И тут же почувствовала, как к ее запястьям прикасаются его теплые твердые пальцы. Когда она наконец позволила отвести свои ладони от заплаканного лица, Борис сидел рядом на корточках и смотрел на нее тревожно и виновато.

— Прости меня, а? — произнес он и погладил тыльную сторону ее кисти. — Ты, наверное, уже поняла, что у меня есть такая страстишка к красивым фразам и дешевым эффектам? Ну, с этим Альбинони я, конечно, перебрал… Тем более что это ведь действительно «из головы»? Ты же там что-то сымпровизировала перед кодой?