Ты — Меня - [10]

— Ты следи, бл…дь, за порядком только! — хрипло и злобно сказал он, на что Кирилл в ответ кивнул головой.

Умывшись, парень лег обратно на жесткую кровать и уставился в потолок, украшенный черной плесенью по углам и обильными подтеками по всей поверхности. Он закрыл глаза и попытался представить, что сейчас делает Снежана.

«…Расскажи мне про Витебск… Что там было?» — спрашивала она, сидя обнаженная перед ним. А стан ее отражался в пыльном зеркале. В свете луны он казался ему совершенным. «А что, Витебск? Город такой. Белорусский восток. Много панельных домов и вылизанных площадей. С людьми…» — когда она спрашивала что-то о его прошлом, он всегда терялся и не знал что сказать.

Его воспоминания прервал скрип открывающейся массивной двери, отлитой из металла.

В проеме показался солдат и, указав пальцем на Кирилла, махнул зазывающим жестом.

Кирилл встал и, пройдя мимо солдата, получил прикладом по спине. Резко рванув вперед и едва не упав, он обернулся и зло посмотрел на ухмыляющуюся ему рожу. Закрыв дверь, солдат вопросительно посмотрел на Кирилла.

— Чё встал?! Вперед иди! Судить тебя будут! — солдат уже было хотел харкнуть в лицо поэта, но тот обернулся и быстрым шагом последовал по коридору. Сплюнув на пол, солдат добавил: — Давай без глупостей, малыш, иначе завалю! В дверь иди! — прокричал он вслед.

Кирилл шел к единственной зеленой деревянной двери, за которой его ожидало заседание комиссии с ее критическими воззрениями по поводу написанных стихов.

Он открыл дверь и увидел перед собой четверых. Мужчину, полностью лысого с высоким складчатым лбом. Он был одет в черный пиджак и строго посмотрел на Кирилла. Рядом с лысым сидела женщина. Она плакала и вытирала носовым платком слезы с наливных щек. За ней сидели два молодых члена комиссии. Вероятно, братья-близнецы. Оба короткостриженые и в черных плащах. Со злыми взглядами.

Как только Кирилл зашел, все четверо встали и поклонились ему.

— Мы решили не заковывать вас наручниками… — произнес мужчина и указал рукой на стул. Кирилл смущенно поздоровался со всеми кивком головы и присел. За его спиной находилась школьная доска, а чуть выше — вездесущий портрет Патриарха. Посмотрев на портрет, а потом на Кирилла, женщина перекрестилась и принялась плакать пуще прежнего.

— Ну что ж вы так, Тамара Васильевна! — сказал лысый мужчина и приобнял раскисшую даму. Один из братьев что-то рисовал в блокноте, второй презрительно смотрел на Кирилла. Тот отчего-то улыбался.

— Вы… — произнесла сквозь всхлип дама, — вы прекрасны! — закончила она и закрыла лицо ладонями.

Рисовавший в блокноте близнец глубоко вздохнул и встал. Он посмотрел на Кирилла, потом — в свои записи, и на фоне женского плача начал произносить свою речь:

— Уважаемый Кирилл Олегович Никодимов! Мы рассмотрели ваши поэтические творения и признали их, в соответствии с Кодексом, произведениями искусства высшей категории. Кроме этого, мы готовы вам сообщить, что впервые за историю нашей славной комиссии вашему поэтическому произведению, в данном случае, написанному под вашим авторством, была присвоена высшая степень значимости. Согласно законодательству, вы приговариваетесь к высшей мере наказания, причем публичного, через повешение. Ваша казнь будет памятной датой вписана в бийскую летопись и состоится через полчаса на главной площади нашего города при торжественном собрании трудящихся…

Закончив, близнец закрыл блокнот. Пока он зачитывал приговор поэту, женщина поутихла, а лысый председатель комиссии потирал виски, обдумывая нечто важное.

После официального провозглашения приговора в комнату вошли уже знакомые солдаты. Один из них вновь ударил Кирилла по голове прикладом. На этот раз — так, символически. Поэт даже не потерял сознание, а просто упал на пол. Солдаты подхватили его под руки и поволокли по коридору.

Как только Кирилл оказался на свежем морозном воздухе, он сделал глубокий вдох и тут же очутился в автозаке, металлический пол которого был заляпан кровавыми пятнами. В самом кузове витал душный смрад. От него тошнило.

Забросив поэта, солдаты отряхнули руки и захлопнули за ним дверь.

Пока Кирилл ехал на Площадь 9-го января, сквозь металлические стенки кузова он слышал, как из всех мегафонов вещают о его грядущей казни. Жить осталось порядка пятнадцати минут. В эти мгновения он думал о Снежане и вспоминал Витебск. Дни назад он представлял, как они вместе вернутся туда и, быть может, будут счастливы. Но он решил выбрать другой путь. Исполнить предначертанный заветом Патриарха долг.

Его выгрузили из автозака, и тут же заполнившая площадь толпа пьяных и еле стоящих на ногах рабочих умолкла. Все своими туманными и абсолютно пустыми взглядами провожали поэта на доселе пустующий эшафот. Виселица была собрана в срочном порядке. Как только Кирилл поднялся по скрипучим деревянным ступенькам, по толпе прошелся первый вопросительный шепот. Каждый из этой тьмы человеческих тел смотрел на него, а потом шептал на ухо товарищу: «Это же действительно Поэт!».

Кириллу была до лампочки толпа этих насильно согнанных с заводов зевак. Глазами своими он искал Снежану. Она наверняка была где-то здесь и, затаившись, молчала.