Ты куда, Моисей? - [2]

Именно в эти дни молодой преподаватель прочитал в каком-то журнале беседу некоего журналиста с Борхесом. Писатель говорил: «Многие мои герои — мои недруги, они то и дело норовят подложить мне свинью и совсем со мной не считаются. Моя роль как писателя самая незавидная. Позвольте рассказать вам один анекдот, если у вас нет аллергии на анекдоты. Один актер гастролировал по городам и весям, рассказывая истории о храбром гаучо, которого преследует полиция. И вот в каком-то городке неподалеку от Буэнос-Айреса его попросили поменять имя главного действующего лица его пьески на имя местной знаменитости, скажем так, местного Билли Кида, чтобы доставить удовольствие здешней публике. Но за два-три дня до представления к нему явился старик. Актер сразу почувствовал, что этому человеку не раз приходилось убивать. Он был замкнутый, с трудом подбирал слова. Не мог даже толком объяснить, чего он хочет, поскольку всю свою жизнь только и делал, что убивал и убегал от полиции. Старик сказал актеру: ‘Я слышал, что кто-то появится на сцене и объявит, что он — это я. Я хочу предупредить вас, что вам не удастся никого обмануть, потому что в этом городе меня знает каждый’. Актер пытался что-то говорить ему об искусстве драматургии, но несчастный гаучо ни в какую не желал понимать его. В конце концов, он заявил: ‘Ну, может, вы и правы. Вы ученый человек, а я неграмотен. Всю жизнь я скрывался от полиции и боролся с ней. Но хочу предупредить вас, что хоть я и стар, но все еще могу постоять за себя. Если кто-то вылезет на сцену и скажет, что он — это я, у меня достанет силы подняться на сцену, и кое-кто об этом пожалеет!’ И представление отменили». В конце интервью Борхес добавил: «Я часто спрашиваю себя, найдется ли в моих трудах хотя бы одна оригинальная строчка? Может быть, то, что мы называем вымыслом, есть всего лишь обрывки наших воспоминаний?»

Молодого человека это удивило, поскольку похожую историю про гаучо он слышал накануне в кафе. Рассказывал ее Касарес, а Маречаль и Лайнес уговаривали его, чтобы тот спас героя, за которым гонится полиция, и защитил его. Это еще больше разожгло любопытство молодого человека. Он провел в Буэнос-Айресе несколько месяцев, корпя над текстами Борхеса и о Борхесе, готовясь к диссертации, а потом, с помощью знакомых, сумел добраться и до самого писателя. Ему представилась возможность лично поговорить с Борхесом и задать ему непростые вопросы и даже настойчиво потребовать ответа на них. Эта встреча была для молодого человека как волшебное сновидение — и слепой писатель, и мистическая атмосфера его дома, и слова, произнесенные им. Более всего его занимала тема двойника писателя, которая так часто появляется в рассказах Борхеса. Сам Борхес говорил о себе, что он сам как писатель — это множество людей, и потому пребывает в постоянной полемике со вторым, третьим, четвертым Борхесом. Ответы, которые выслушал молодой преподаватель, были загадочными и многозначными. Вернулся он от автора с еще более тяжким грузом дилемм и вопросов.

Молодой докторант посещал литературные вечера, участвовал в дискуссиях, общался со многими писателями, критиками и профессорами. На одной из лекций, читанных Борхесом студентам, писатель говорил о своих героях как о лицах, которые делают с ним все, что захотят, и повсюду сопровождают его. Один из описанных им героев показался внимательному слушателю похожим на Бьоя Касареса. Неужели и это всего лишь выдумка? Борхес цитировал разных авторов, пересказывал фрагменты своих книг, вспоминал записки, наброски, заметки. Говоря о своем двойнике, он походя сообщил, что Демокрит сам себе выцарапал глаза. Молодой преподаватель усмотрел в этом что-то схожее с судьбой Борхеса. А упомянув Микеланджело, знаменитый лектор поведал любопытную историю. Когда гений Возрождения закончил прославленную фигуру Моисея, ему показалось, что его герой выглядит каким-то хмурым, даже озлобленным. Собственное творение настолько испугало его, что скульптор решил, что Моисей может накинуться на своего создателя и даже убить его. Скульптор попросил своего друга привести в мастерскую певцов и музыкантов. И когда они пришли, Микеланджело запел первым, остальные присоединились к нему. Он хотел развлечь, развеселить своего героя. Они пели и играли до поздней ночи. Но Моисей оставался хмурым и злобным. Когда гости ушли, скульптор остался один на один со своим творением. Он пытался остудить свой гнев, но вместо этого впал в депрессию. А потом вдруг страшно разозлился. Какое право имеет созданный им герой так издеваться над автором и мстить ему? Он принялся орать на него, распаляясь все сильней и сильней, требовал, чтобы его герой ему ответил. «Парли, Моей, парли, Моей! Говори, Моисей, говори!» — кричал он. Но хмурая гримаса не сходила с лица Моисея. Тогда маэстро с громким воплем набросился на святителя и долго бил его молотком по ноге, пока наконец не понял, что колотит уже по собственному телу. По сей день — за ограждением — в храме Святого Петра в Риме можно рассмотреть шрам: незалеченную рану на колене Моисея. Говорят, когда гений утихомирился, его герой встал и пошел. Художник закричал: «Ты куда, Моисей?» Ему удалось вернуть Моисея, и тот принял прежнее положение, но с тех пор Микеланджело страдал от сильнейших болей в колене. А еще Борхес говорил о том, насколько жизнь писателя зависит от его героев. А молодой преподаватель вспоминал веселую болтовню в кафе и неспешно сопоставлял обрывки того разговора.