Ты красива, поверь - [22]

Рей намекал на эпизод, когда Бартон обнаружил, что Эжени очень привлекательная особа. И при этом Рей смотрел на нее, Элинор. На ее тело, с возмущением поняла девушка. Он не сводил глаз с ее груди, хотя под семью одежками там вряд что-то можно было разглядеть. Более того, смотрел так, словно ему не терпелось сорвать с нее эти одежки и взять ее груди в ладони…

Нет, она окончательно рехнулась. Придумывает для себя все новые мучения, одно хуже другого. Не может он желать ее, просто хочет поиздеваться, вот и все.

Естественной защитной реакцией была ярость, и Элинор отозвалась обманчиво сладким голоском:

– Ну конечно, ведь всем известно, к чему питаете пристрастие вы.

На какое-то мгновение Рей, казалось, растерялся. На его щеках выступили красные пятна. Но в следующую минуту он уже взял себя в руки и насмешливо спросил:

– Вот как? И что же всем известно?

Элинор запоздало пожалела о том, что необдуманно ввязалась в эту глупую перепалку. Не ответив, она пожала плечами и перенесла все свое внимание на чайник.

– Если вы решили сегодня сами готовить завтрак, то я бы, пожалуй, съел яичницу и тосты. Но сначала приму душ. Кстати, я только что проверил генератор. Если снова отключат электричество, как вчера, он нам пригодится.

Все ясно. Он остается. Элинор облегчение вздохнула, чувствуя себя одновременно странно униженной. Ей пришлось снова отвернуться, чтобы Рей не заметил ее состояния. Ей хотелось бросить ему, что завтрак он может приготовить себе и сам, но это было бы несправедливо: ведь накануне он угостил ее завтраком.

Совершенно непредсказуемый человек, подумала Элинор, когда Рей ушел наверх. До того, как она узнала его поближе, то могла бы предположить, – если бы вообще об этом задумалась, – что он из тех, кто станет ожидать от женщины полного подчинения своим жизненным интересам: чтобы она ставила его превыше всего и верно служила ему душой и телом. Однако Рей уже продемонстрировал Элинор, насколько предвзятыми оказались ее представления. Он добровольно взвалил на себя заботы о домашнем хозяйстве, причем получалось у него это гораздо лучше, чем вышло бы у самой Элинор. В этом ей пришлось убедиться спустя пятнадцать минут, когда она принялась сражаться с допотопными конфорками, так отличавшимися от ее современной плиты.

Рей спустился вниз как раз в ту минуту, когда Элинор тоскливо взирала на твердую как камень, и сухую как осенний лист, яичницу.

Элинор не слышала, как он вошел, и буквально подскочила, когда рука Рея легла ей на плечо. Он наклонился взглянуть, что у нее получилось. Элинор поспешно обернулась и заметила, как нахмурился Рей, ощутив ее хрупкие косточки под толстым свитером.

– Вы совсем за собой не следите, – неожиданно объявил он, заставив Элинор разинуть рот от изумления. – Вы слишком худая.

– Не худая, а стройная, – сердито возразила девушка. – Не всем же мужчинам нравятся такие, как… ну, скажем, как Мэрилин Монро.

В памяти Элинор живо всплыл образ женщины, дожидавшейся Рея в приемной, когда она в последний раз приходила к нему. Дама была брюнеткой с великолепной фигурой, затянутой в облегающий костюм-джерси.

Ремарка Элинор была совершенно спонтанной, она выпалила ее, защищаясь, и страшно удивилась, когда глаза Рея внезапно вспыхнули гневом. Он крепче ухватил ее за плечо, и Элинор почему-то сама себе показалась хрупкой и беззащитной.

– Что вы хотите этим сказать, Элинор? – резко спросил он. – Что у меня не хватает ума уважать женщину за ее реальные достоинства? Неужели вы и впрямь считаете, что я принадлежу к той категории мужчин, которым в женщине нужна только роскошная фигура и ничего больше? Или вы думаете, я настолько толстокожий, что ваши оскорбления пропускаю мимо ушей? К вашему сведению, мне действительно нравятся женщины, причем самые разные. Но больше всего меня привлекают те, у которых есть индивидуальность.

Нашел, кому лапшу на уши вешать. Она же своими глазами видела, с кем он встречается. Однако Рей уже не смотрел на Элинор.

– Кстати, – с улыбкой прибавил он, – не плохо было бы, если бы женщина умела еще и готовить. – И заглянул через ее плечо в сковороду. – Это еще что такое, скажите на милость?

Он ковырнул вилкой приставшие к сковороде яйца – плод ее безуспешных попыток приготовить что-нибудь съедобное.

– Н-да, в общем-то не шедевр кулинарного искусства, а?

Элинор уже собиралась огрызнуться, но к полному своему ужасу обнаружила, что ее глаза наполняются слезами.

Она не плакала так давно – казалось, прошла целая вечность. Она вообще не поддавалась женским слабостям, и вдруг – на тебе! – готова распустить нюни только потому, что какой-то мужик раскритиковал ее готовку.

Презирая себя за внезапную слабость, Элинор отчетливо понимала, что дело здесь вовсе не в яйцах. Они были лишь сиюминутным поводом.

Она оплакивала свою загубленную женственность, жестокую судьбу, заставлявшую ее страдать и мучительно тянуться к мужчине, которого она смогла бы полюбить и уважать, понимая при этом, что из-за ее физической непривлекательности совершенно немыслимо, чтобы этот мужчина ответил ей взаимностью.

Сквозь пелену слез Элинор увидела, как Рей отодвинулся. Ей сразу вдруг стало холодно. Казалось, согреться она теперь сможет, лишь, когда он будет рядом. Хуже всего то, что она сама себя унижает, ударившись перед ним в слезы. Ему это должно быть неприятно. Мужчины всегда чувствуют себя неловко, когда женщины плачут.