Ты, главное, пиши о любви - [30]

Мы оба как будто с повязкой на глазах.

И только мелькание крыльев в темноте.

Несу домой, обняв. А гусь прохладный с мороза и с вечера, тяжелый! В глазах отражаются звезды, Млечный путь. Вдохнешь от пера – так пахнет сладко.

16 ноября

Пушкинские Горы

Юля – Марине

А с гусем ведь надо гулять, и каждый день! Хорошо, если солнце. А ливни! Вода повсюду, дождь по затылку течет под рубашку. Греешься у камина, и от влажных штанов – пар. Свитер быстро пропах дождями. Дождь моросящий, затяжной! Земля укрыта листьями намокшими, красные точки только осиновые листочки, а так почернело все, в канавах вода черная, и яблоки качаются на воде, не тонут.

А что гусю дожди? Как с гуся вода! Он будет гулять с еще большим наслаждением. Подставлять грудь и спину ветру. Окрас его становится четче и насыщенней. В солнечную сухую погодку перышки были как будто не очень серы, а тут цвет напитался и загустел от влаги, заиграл.

Так на японских гравюрах «кате-га» (вы знаете, Марина, по-японски это значит «цветы и птицы»), когда художник рисовал тушью, в особой пропорции разведенной на воде: птиц под дождем, на снегу, в тумане.

Недели дождей – гусь только рад!

А каково мне?!

Но зато – сколько ливней вместе, сколько бурь! (А у меня еще простуд и горячего чая с каким-нибудь грогом и вареньем.)

Но именно такие прогулки и сближают. У общего костра, котелка. Под одним плащом. Под днищем перевернутой лодки.

3 декабря

Пушкинские Горы

Юля – Марине

Все синее из-за морозов – небо и поля.

В инее окна и двери, усы и ресницы волка, грудь гуся. Все сверкает, но очень холодно. От мороза трещат деревья. Внутри у стволов трещит. Волка глажу, снимаю льдинки. На черноплодной рябине свиристели.

Дым из труб.

Из Нины Алексеевны:

«Вот был такой случай. Бабушка, уже она была бабушка, уже жила в Савкине и пасла коров вон там за Маленцом, и вдруг, значит, видит: по Маленцу плывет заяц. И бабушка подошла к берегу и этого зайца и взяла. В руки. Почему он бросился с лесистого холма в Маленец, переплыл весь Маленец и прямо бабушке в руки? Вот бабушка его принесла домой, и мне тогда лет шесть, наверно, было…»

7 декабря

Пушкинские Горы

Юля – Марине

Вчера убирали теплолюбивых гусей в тепло. Я несла любимца – нильского гуся Нила. Когда ловила, Нил заехал мне по губе сгибом крыла. Утром сегодня у меня «выросли» над верхней губой синие усы. Синяк с очертанием усов, над верхней губой (на нужном месте). Хожу немного щеголевато, немного скромно (потому что также похоже на крепкий поцелуй). Встречаю с этой синей окантовкой туристов, поправляя ладонью синяк, как гусар ус.

Морозы.

8 декабря

Пушкинские Горы

Юля – Марине

Гуляю с Ирмой. Она становится настоящим волком – с густой зимней шерстью.

Вечером вижу, как она смотрит на окна дома, на движение людей в окнах.

А потом она воет.

Я выхожу к ней, рукой провожу по сетке, она держит мою ладонь во рту, так мы стоим какое-то время, я ухожу, и ладонь еще долго пахнет Ирмой.

Видела сегодня, как с ушились на заборе штаны, семь пар, черные, видимо, ватные. Забор, земля, перепаханные огороды, калитка, вдалеке на веревке, натянутой между яблонями, штаны. И над всей этой картиной вдруг – чирк! – падают три звезды!

По вечерам у нас так свистят окна от ветра, что кажется – это радиопостановка спектакля.

Всем привет.

Будьте счастливы.

Не волнуйтесь, часто писать не буду.

21 декабря

Пушкинские Горы

Юля – Марине

Учусь внимательности у волка. Когда гуляем вдвоем, без игр, она ходит очень внимательно по лесу, очень проницательно. Осторожно.

Ждем мороза. Закаты длинные, во все небо.

Вечером Хиддинка закрываю, а он холодный и влажный от темноты и воды.

Волк уже сильный и красивый. А я все никак не поверю, что у меня друг – волчица.

Марина, придете к Люсе, скажите ей, что я о ней помню.

Вы мне очень дороги.

Ваши гуси-лебеди и серые волки.

21 декабря

Москва

Марина – Юле

Вернулись с Лёней из заснеженного Парижа. Ледяными ночами, старожилы не припомнят таких ночей, Лёня снимал луну в плаще своего заоблачного отца и льняной летней шляпе, зверски простудился, но мужественно отснял двадцать фото, которые еще потрясут этот мир, а меня уже потрясли, поскольку я все время сидела, скрючившись и дрожа, за луной, чтоб она не шлепнулась в Сену, не свалилась с Эйфелевой башни, не покатилась с лестниц на Монмартре и не повредила древние мраморные скульптуры в саду Тюильри.

Посылаю тебе картину импрессиониста Сислея, написанную в начале ХХ века в городке Море-сюр-Луан: старинный храм Нотр-Дам, жемчужина готики. Именно в нем, сумрачной и пустынной, при ангельском песнопении, льющемся неизвестно откуда, мы и зажгли Луну.

Внезапно во время съемки в храм вошел кюре и узрел Чудо.

Особенно когда из-за небесного светила, спустившегося к ногам Девы Марии, чтобы выказать свое почтение в связи с грядущим рождением Христа, вылезла я, замерзшая и испуганная, в старом пуховике!

Ясли уже стояли, волхвы прибыли с дарами, овен и бык заглядывали в окна, но младенца в эти предпраздничные дни в руках у Марии пока что не было.

Приветы от тебя передала – и на этом свете, и на том, все тебя тоже помнят и любят, а я крепко обнимаю тебя и всех твоих без разбору – в пухе, перьях и волчьей шкуре!