Ты, главное, пиши о любви - [27]
17 августа
Москва
Марина – Юле
Целый вечер ходила с твоей лилией, усыпанной пунцовыми бутонами, которые распускались у меня в руках. И забыла в кафе рюкзак. Так что за мной до метро бежала официантка – в фартуке!
Не сегодня-завтра – в Уваровку – ухватить лето за хвостик.
19 августа
Бугрово
Юля – Марине
Дорогая Марина! Сегодня отмечали в деревне Яблочный Спас, напекли пирогов и выставили длинный огромный стол на улицу, а на нем цветы в кувшинах, яблоки печеные с медом на тарелках, и вдруг поняли, что гармони-то нету! (А у нас еще празднуют с гармонью.)
Тогда Воскресенский вскочил на лошадь и помчался в другую деревню, где – гармонь.
Но особенно красиво он вернулся: гармонь висит на плече, меха из-за скачки растянулись…
21 августа
Бугрово
Юля – Марине
А сегодня у меня был день осенних лодок. Мы пустились (редкий и всегда долгожданный случай!) в путешествие на озеро Вехно, и там обнаружили много красивых лодок. Подтопленные, дно в дубовых листьях, припрятанные в осоке, камышах. Что ценное – деревянные и самодельные весла. Кованые уключины. Мне всегда очень дороги эти лодки, тяжелые и неповоротливые в воде, обязательно вода на дне наберется, и консервной банкой ее вычерпываешь. Поснимала их новым фотоаппаратом.
И еще. В Москве маму сводила в планетарий, смотрели звездное небо в телескоп, я решила прочитать книгу, адаптированную для школьников, «Юный астроном». Не поняла ничего!
Будьте здоровы. Ваша Юля.
25 августа
Бугрово
Марина – Юле
Вы, Марина, не думайте: я усидчиво пишу о Михайловском свою эпопею, не плюю в потолок. Я выхожу к компьютеру и белой странице текста (будущего), как Алексей к реке – каждый день. Закидывая блесну. И если вдруг ничего не клюнет и не цапанет, то и не расстраиваюсь. Это ведь не значит: река – плохая. Тогда я просто сижу, перебирая в памяти струны-блесны.
Обязательно вам пришлю что-то. Хотя вы и так постоянно заняты. Поэтому я и не шлю.
29 августа
Уваровка
Марина – Юле
А, понятно. Во всем виновата я.
Это еще что, молодой писатель Марцис Гасунс недавно звонил мне, ругался:
– Я кое-что написал тут за лето, но даже некому показать: все как раз заболели, а один человек даже умер.
2009 год. Осень – начало зимы
Мировосприятие меняется через осознание себя цветком, готовым распуститься на древе космоса. Пробудитесь к радости бытия, и самые удивительные открытия не замедлят явиться.
Сатпрем
3 сентября
Пушкинские Горы
Юля – Марине
Вы получали письмо про волны красной травы-овсянки и – как будто бы – ныряющую в овраге лису? Когда я переходила реку, и там сидел пастух?
Тогда вот вам еще рассказ.
Когда мы первый раз встретились – на рысцовской дороге (на рысцовской, потому что раньше там стояла деревня Рысцово, сейчас уже ее нет), первое, что сделал для меня Алексей, это угостил яблоком.
Именно им, тому яблоку и Алексею, я обязана появившимися через какое-то время рассказам «Антоновские рукавицы» и «Яблочный ветер», где главное действующее лицо – яблоки.
Я записывала все, что он говорил, в блокнот. И практически все, о чем я вообще писала, вначале мне рассказывал, показывал, объяснил или научил меня этому Алексей.
Он брал меня с собой на рыбалку (как я радовалась, когда мы выходили на лодке!), и каждый раз объяснял (семь лет!), что новичкам (это я) везет: я ему как рыбаку приношу счастье.
Лодка у него была типа каноэ, и мы скользили на ней мимо роз, так Алексей иногда называл водяные лилии. Все травы знает, все назовет: остролист, сету, сабельник… Рыбу чистит «корчоткой» – специальной щеточкой, и самый пропащий худой карась для него – «сухорёбрик».
Мы пробовали с ним целоваться в сенях. То есть, это он меня вроде целовал, а я, стесняясь и смущаясь до ужаса, но не утратив (а лучше бы утратила!) спасительного писательского интереса, все озиралась по сторонам. И прекрасно запомнила: рыболовные сети и старые болотные сапоги, бамбуковые удилища, консервные банки с крючками, весла – весь этот двор, облепленный рыбьей чешуей, замшелые яблони, скамейку и вырезанный в двери ход, через который протискивался мне навстречу, виляя хвостом, щенок Ричард.
Помимо всего рыболовного, у Алексея на стенах висели косы, двуручные пилы, огромнейший молоток деревянный (он называется «барсик»), грузила от старинных рыболовных сетей и рыжие, изъеденные временем наконечники копий.
А вместо обычных пепельниц – осколки пушечных ядер, времен походов на Псков Батория.
Мы были на всех рыбалках вместе: на осенних, весенних, летних, немножко даже на зимних, на закате и на восходе.
Когда я наконец-то уговорила Алексея на ночную рыбалку, была уже середина осени – октябрь. И это была самая молчаливая из всех рыбалок. Мы покружили по озеру. Потом вытащили лодку на берег. Разожгли костер, но не сильный, а тлеющий. Там лежало бревно – для рыбаков, чтобы не горело, а тлело.
Время от времени к озеру, а это недалеко от усадьбы, выходил ночной сторож и светил фонарем.
Мы не говорили ни слова.
В три часа ночи я сказала, что поеду домой, и так же молча мы переплыли озеро. Уже были туман и ледяная вода, холод. Лодку мы оставили в камышах, и Алексей пошел меня провожать. Мы кружили по ночному Михайловскому, кружили. Кружили так же, как и по озеру. И у нас была причина – кружить.
