Твоя вторая жизнь, или Шанс все изменить - [6]
– Р-а-а-а-мки, – говорит моя мать, – он должен знать свои рамки!
Разумеется, она права.
Рамки – вот что я пыталась установить на протяжении последних месяцев в попытке сдержать крен в сторону попустительства. Каюсь, я совершила слишком резкий разворот, перейдя от одной крайности к другой. Иногда я бываю груба с ним. Но каждый делает то, что может, не правда ли? Я постоянно дергаю Адриена, пытаясь втиснуть его в эти пресловутые рамки. Он злится, дуется на меня, но покоряется. Несмотря на своеволие избалованного ребенка, в душе он добрый мальчик.
Я отдаю себе отчет, что, контролируя каждый его шаг, лишаю ребенка свободы. Для его же блага – думаю я, чувствуя моментами, что превращаюсь в механизм по передаче ущемляющих жизнь Адриена посланий. Роль матери-подруги я сменила на роль домашнего цербера, и эта роль далась мне нелегко. «Убери у себя в комнате, прими душ, погаси свет, отправляйся делать уроки, опусти крышку унитаза…» Если я и выиграла в том, что теперь по дому не валяются носки моего сына, то проиграла в качестве отношений с ним. Как только я отдала предпочтение силовым методам, между нами установилась напряженность. Теперь мы живем как кошка с собакой, и это действует на нервы. Мы больше не понимаем друг друга. Но как иначе я справилась бы с ним, если он находится в предподростковом периоде?
С этими мыслями я вошла к сыну в комнату. За десять минут до ухода в школу он еще был не одет и играл о стену в пинг-понг. Натянув носки разного цвета и пригладив волосы пятерней, он, не испытывая ни малейших угрызений совести, как всегда, оставлял в комнате такой же разгром, какой царил в Бейруте в семидесятых годах…
Адриен поднял на меня глаза цвета глазированного каштана с удивительно длинными ресницами; как всегда, в глазах прыгали шаловливые искорки. Круглое лицо с тонкими чертами, хорошо очерченный рот с волевой гримасой. Даже будучи в полном беспорядке, волосы блестели как шелк, и рука непроизвольно тянулась к ним, чтобы приласкать. Черт возьми, ну и красавчик же он! Я едва подавила в себе желание поцеловать сына, но вовремя вспомнила, что не должна выходить из образа прапорщика, муштрующего новобранцев.
– Ну, ма-ам! Почему ты так нервничаешь, успокойся, – произнес он, для большей убедительности сопроводив свои слова жестом дзен-репера из любимого клипа.
Фрондерство Адриена всегда выводило меня из себя. Мое недовольное брюзжание, мои колкости в его адрес еще разносились эхом по квартире, когда я закрыла за собой дверь ванной. Безжалостно растирая мочалкой тело, я стала прокручивать в уме список дел на сегодня.
После душа я посмотрела на себя в зеркало: отражение, мягко говоря, не порадовало. Я сдвинула брови, и над переносицей образовались глубокие поперечные морщины, их еще называют львиными. Жаль, то время, когда я была олененком Бэмби, трепетной и нежной нимфой, безвозвратно ушло.
Когда-то мое лицо было красивым, и даже сейчас еще… ничего, если бы не болезненно-бледный цвет, если бы не эта синева под глазами. А ведь когда-то мои зеленые глаза мало кого оставляли равнодушным. И то же самое можно было бы сказать о моих пепельных, переливающихся на свету волосах. Они могли бы прекрасно выглядеть, если бы я регулярно делала стильную стрижку, обрамляющую физиономию… увы, слишком круглую, поскольку после беременности я поправилась на несколько килограммов, а с течением времени прибавила еще несколько, увлекаясь сладостями.
Пребывая в состоянии мрачной угрюмости ввиду масштаба бедствий, отмеченных на лице, я констатировала, что слишком быстро истощила все источники радости и счастья… да что там истощила – налицо их полное отсутствие. Плохое настроение на весь день обеспечено!
Я быстро прошла в спальню, чтобы одеться, и случайно задела фотографию в рамке, которая стояла на прикроватной тумбочке. Прежде чем поставить фотографию на место, я на несколько секунд остановила на ней взгляд. Мой муж и я в ту пору, когда мы были молодыми и беззаботными, когда по ночам мечтали при луне и улыбались звездам… Куда же он делся, этот красивый мужчина с веселым взглядом, который так умело доводил меня до изнеможения, нашептывая на ухо ласковые слова? В какой момент он решил, что в нашей жизни больше нет места ни соблазнению, ни экспромтам? Хотя справедливости ради следует сказать, что он довольно мил, даже чертовски мил. Но когда я начинаю думать об этой пресной и ласковой дружбе, медленно, но верно заменившей пыл и страсть первых дней, к горлу подкатывает тошнота. Дикие джунгли наших чувств с годами были заменены регулярным французским садом, где все предусмотрено, подстрижено, ухожено и ни одна травинка не нарушает правильности.
А ведь в любви чувства должны бить ключом, все должно пылать, бурлить, искриться. Разве я не права?
В любом случае именно с этой точки зрения мы и воспринимаем все то, что с нами происходит. В какой момент отношения изменились? Когда появился Адриен? Когда Себастьен получил повышение? Кто знает? И как бы там ни было, результат очевиден: семейная жизнь, унылая и беспросветная, шла своим чередом, без сбоев, а наша личная жизнь стала напоминать утратившую вкус и аромат жвачку, которую слишком долго жевали.
