Твоя любовь сильнее смерти (сборник) - [22]

– Ксения Ивановна, может, что покушать хотите? Давайте, я принесу вам бульончика, а?

Больная отрицательно покачала головой и тихо попросила:

– Присядь, дочка. У меня просьба к тебе будет.

Настя испуганно села на кровать, взяла старушку за руку, успокаивая:

– Говорите, Ксения Ивановна, я все сделаю.

Больная вытащила из-за пазухи красноватый камешек на нитке (его Настя видела и раньше) и попросила:

– Настуся, пусть этот камешек со мной останется, чтобы его не выбросили… Ты знаешь, о чем я… Больше у меня ничего такого нету. Колечки, цепочки я при жизни раздарила. И еще, дочка: в моей сумочке возьми письмо. Такой старый в пятнах листик (тогда бумаги не было). Ты его узнаешь. А остальной хлам выбрось. Придет человек, будет меня спрашивать – отдай ему это письмо. Для него писано… Ой, мамочки, вот же он! Пришел! – Баба Ксеня порывисто привстала, облокотившись на одну руку, вторую с раскрытой ладонью протянула вперед. – Алеша, иди ближе ко мне! О, и мама пришли! А Дарья говорила, что вы умерли. Ведьма старая, нашла, чем шутки шутить!.. Да, мама, сейчас пойдем огурцы полоть. Руку только дайте… Вот, спасибочко!

Настя с расширенными глазами слушала, пытаясь взять себя в руки. А больная в горячке продолжала:

– Алеша, не стой, иди ко мне! Наша Павця, знаешь, чего отколола? Сказала мне, что ты женился! Вот уж смеху-то было, Алешенька! Я от Озерков до самого Зорянского всю дорогу смеялась!

Больная откинулась назад на подушку и, зажимая ладонями рот, начала, вперемежку со всхлипами, хрипло хохотать. Перепугавшаяся Настя куском бинта вытирала дрожащими руками капли пота на ее лбу, уговаривая успокоиться. Хохот оборвался резко, будто Ксения Ивановна и не смеялась вовсе. Блаженная улыбка разгладила напряженное лицо бабы Ксени, и она, устремив незрячие глаза вперед, задушевно молвила:

– Ты уже знаешь про Леночку, да, Алеша? Вот и хорошо! Дождалась я этого часа… Нам с тобой порознь нельзя, мы же друг для друга. Я знала, что ты так же думаешь! Вот только никак ближе не подходишь! Алеша, я рассержусь… Ой, каким ты маленьким стал!.. Где?! Где он?! Совсем не стало! Мама, дайте руку, пойдем быстрее, догоним!..

Последние слова больная произнесла медленно, шепотом и затихла.

Настя в отчаянии и с надеждой поглядывала на дверь: вдруг Варвара Поликарповна не уехала домой и зайдет сюда? Затем девушка решила сходить за лекарством для укола. Врач прописал бабе Ксене колоть на ночь успокоительное. Девушка осторожно, с опаской подобрала с одеяла оброненную ветку рябины, поправила подушку у больной и тихонько вышла…

* * *

Укол не понадобился. Умершая лежала на спине, зажав одной рукой бусинку с ниткой на шее. Всегда покорная при жизни улыбка сменилась на легкую, снисходительную усмешку, враз отделившую покойницу от всего земного. Эта усмешка торжествовала! Она говорила: «Мне больше никто не сделает больно!»

Плачущая Настя жаловалась:

– Только пойду за уколом – так и помирают! И все в мою смену! Баба Миля тогда так же отошла.

Варвара Поликарповна (она не ушла на автобус: дороги занесло снегом) гладила Настю по голове, как маленькую, и уговаривала:

– Успокойся. Иди в сестринскую, поспи на диване. Я сегодня не иду домой, не добраться до автобуса.

* * *

Для дома престарелых «Зорька» районной управой был выделен кусок земли в километре от приюта, прилегающий к ближайшему кладбищу. Хоронили там одиноких, не имевших родственников. С осени заготавливали несколько запасных могилок на зиму, чтобы не возиться с мерзлой землей.

Умершая Ксения Ивановна сутки пролежала в покойницкой, и забирать ее, похоже, было некому. Сельсовет, где жила раньше умершая, мог бы похоронить, но дороги снегом занесены – ни пройти, ни проехать. Поэтому пусть приют сам хоронит.

В пятой палате был траур. Глухонемая баба Аня что-то мычала и скорбно вытягивала руки в сторону койки, где раньше находилась Ксения Ивановна. Теперь там располагалась новенькая баба Оля.

* * *

Дорогу к кладбищу занесло снегом, и проехать туда автобусом, как это делали всегда, нечего было и думать. Еще летом дед Петро смастерил санки – подвозить зимой на кухню картошку, мешки с крупой. Сейчас Петро Николаевич спешно прилаживал к саням длинные доски, чтобы можно было поставить гроб. Решили, что троих мужчин будет достаточно, чтобы свезти санки с гробом на кладбище. Нашлось пока два человека: электрик и завхоз. Затем вспомнили о Вадимке – парень крепкий, а его вечное пение не помешает, блаженного Бог простит.

С утра гроб, обложенный вокруг еловыми ветками, поставили в комнате отдыха. Букет из бумажных цветов ярко выделялся на зелени. Пахло хвоей. Еще во время завтрака было объявлено, что прощание с бабой Ксеней будет в час дня, кто желает – пусть подходит в комнату отдыха проститься.

Обитатели пятой палаты в полном составе пришли первыми. Валентину Петровну везли в коляске баба Вера и новенькая баба Оля. Священник из-за непогоды не смог добраться на отпевание, поэтому баба Вера, единственная, у кого был псалтырь, став у изголовья гроба, напевно читала: "Еще молимся об упокоении души усопшей рабы Божией Ксении, и о еже проститися ей всякому прегрешению…"