Твой сын, Одесса - [53]

Тонкие губы Чорбу растянулись чуть ни до ушей, обнажая редкие гнилые зубы. «Да-да! — вспомнил Яша. — Это же он чистил у меня сапоги возле вокзала! Он и этот майор…» Чорбу поднялся из-за стола, но Курерару остановил его движением руки:

— Отставить!

Чорбу закрыл улыбку и покорно опустился на прежнее место.

— У моего помощника будет еще достаточно времени, чтобы заняться тобой обстоятельно, — сказал Курерару Яше через переводчика. — А сейчас скажи, ты был связным у разведчика Бадаева?

Переводчик еще не успел перевести вопрос, но слово «Бадаев» Яша понял и без него. «Какая-то собака уже донесла! — сообразил Яша. — Садовой?.. Ну что же! Обо мне ты, фашист, узнаешь все, о Бадаеве — подавишься, ничего не узнаешь». Яша удивленно посмотрел на Курерару:

— Кто такой Бадаев?

— Ты не знаешь Бадаева? Не знаешь фамилии своего командира?

— У меня нет никакого командира, — невинно пожал плечами Гордиенко.

— Ах, вот оно что? Но ты бывал в катакомбах?

— Был весной в прошлом году, на экскурсию ездил со школой.

— И ты знаешь входы в катакомбы?

— Знаю… Но те входы, которые я знаю, ваши солдаты давно уже замуровали.

— И ты ни одного больше входа не знаешь?

— Чтобы таки да — так нет.

Фраза, которую произнес Яша, не встречалась ни в одном румынско-русском разговорнике, а дословный перевод ее был понятен, что критская клинопись. Переводчик виновато посмотрел на Курерару. У того промелькнуло подобие улыбки.

— Это чисто по-одесски. Я познакомился впервые с этим жаргоном в девятнадцатом году, — сказал он переводчику по-русски. — Можете идти, я закончу допрос сам.

Переводчик ушел. Ублюдок Чорбу скалил зубы, ожидая команды Курерару. Но майор даже не повернул к нему головы.

— Нам известно, что ты был связным у Бадаева, — сказал он Гордиенко.

— Вам известно? И откуда это гложет быть вам известно? Я же никакого Бадаева не знаю.

— А Носова знаешь?

— Какого Носова? — насторожился Яша.

— Сергея Ивановича Носова из артели гужтранса.

— Ах, Сергея Ивановича! Да? Это, которого задержали вчера вместе со мною? Да? Высокий такой, в шапке?.. В бобриковом пальто?.. — Яша готов был до бесконечности перечислять приметы Носова, затягивая время и лихорадочно соображая, почему этот фашист спрашивает его о Носове и Бадаеве одновременно. — Нет, не знаю!.. Вчера впервые видел его на квартире у Бойко.

— И ты станешь отрицать, что Носов и Бадаев одно и то же лицо?

Яша чуть не вскрикнул. Нет, этого Садовой знать не мог! Паспортом Носова Владимир Александрович пользовался впервые… Значит, предал кто-то из арестованных вчера. Кто же? Кто?!. Жека?.. Или Старик не выдержал пыток?.. Нет, нет! Это только подозрения господина фашиста! Это — провокация!.. Яша ответил спокойно и дерзко:

— Откуда же мне знать, господин фашист, похожи ли вы на черта — вас я вижу впервые, а с черта даже фотокарточки нету..

Курерару понял, что очную ставку Яши с Носовым проводить бесполезно. Этот Гордиенко довольно крепкий орешек, если упрется, хоть ты кол ему на голове теши — ничего не скажет. Но Курерару был матерым волком, недаром же он, как и Аргир, втайне от своих хозяев, служил не только румынской, но и немецкой, и английской разведкам. Он решил заговорить с Яшей по-иному: не может быть, чтобы этот подросток не воспользовался возможностью сохранить себе жизнь. Курерару всегда считал: чем человек моложе, тем жизнь ему дороже, тем сильнее он цеплялся за нее, ничем не брезгуя для своего спасения.

— Слушай, парень. Я бы давно мог заставить тебя заговорить по-другому. Но мне тебя жалко. Люблю мужественных людей..

— А вы шутник, господин офицер! — перебил Гордиенко, все еще надеясь вывести Курерару из терпения. — Это ничего, у нас в Одессе любят посмеяться!

— Ты молодой, смелый и сильный, — продолжал Курерару, стараясь не реагировать на Яшины дерзости, — и просто свинство, что Бадаев тебя заманил в катакомбы, а потом предал. Он во всем уже признался, твой Носов-Бадаев, всех выдал, перешел на нашу сторону. Надо ли тебе, молодому, смелому, у которого все впереди, терпеть муки и жертвовать жизнью из-за такого человека?

Яша прищурил глаза и посмотрел на майора с таким презрением, что надо было быть Курерару, чтобы не заметить этого или, заметив, удержаться от бешенства.

— Я никакого Бадаева не знаю, господин офицер. Но вы сказали, что речь идет о каком-то катакомбисте? И чтобы он своих продал? Можно подумать, господин фашист, что вы живого катакомбиста и в глаза не видели. Я хотел сказать, что вы брешете, как сивый мерин. За такую брехню на нашем Привозе вас бы гнилыми баклажанами закидали. Это я вам говорю точно, как на экзамене. И на такое способен не какой-нибудь бездарный фраер с Молдаванки, а их благородие! Ай-ай-ай, господин фашист!

Но Курерару и это проглотил, не поморщившись.

— Не делай глупостей, Гордиенко. Я даю тебе возможность спасти свою жизнь. Для этого много не надо: перестань ерничать и ответь всего на один вопрос.

— А как же убийство Садового?

— Это можно расценить как обыкновенное уголовное преступление. В военное время на это особого внимания не обращают.

— Угу… — задумался Яша. — И что же это за вопрос такой, что ради ответа на него можно отпустить уголовника на все четыре стороны?