— Вот вы говорите, что через время можно наладить связь с иными планетами и, если бы они оказались заселенными, была бы возможность заглянуть в будущее землян. А если это будущее кое у кого не очень приятно? Можно было бы его исправить? У меня недавно умерла бабушка. Предположим, я бы узнала заранее день и час ее смерти. Можно было бы предотвратить ее?
Худощавое лицо Козырева, как мне почудилось, растерянно вытянулось.
— Вот уж на это ничего не могу ответить, — развел он руками.
— Что он мог сказать тебе, — говорил потом Алька. — Ты задала слишком прагматичный вопрос, в то время как требуется еще множество экспериментов.
— Но скажи, я правильно поняла: время нужно не бояться, а изучать.
— Правильно, — сказал Алька и поделился новой идеей. Он придумал цивилизацию, где вместо денег в ходу информация. Скажем, идешь в магазин за мороженым и шаришь не в кошельке или кармане, а в собственной голове и вместо 20 копеек выдаешь информацию в 20 бит.
Алька фантазирует и философствует еще с детского сада, где мы были в одной группе. Я даже запомнила, как он однажды спросил воспитательницу, откуда берется мясо. Мол, корова дает молоко, овечка — шерсть, а мясо? Воспитательница ответила, что для этой цели выращивают специальных бычков, которых потом убивают. «Надо же, — огорченно сказал Алька. — А природа старалась, старалась».
Когда мы подошли к моему дому, я уже было хотела нырнуть в подъезд, когда Алька вдруг схватил меня за руку, притянул к себе и чмокнул в щеку. Я так рассердилась, что ляпнула: «Дурак!» — и убежала.
Вот такие события произошли за один вечер. Я узнала две важные вещи:
1. Времени (следовательно, смерти) не надо бояться.
2. Я нравлюсь Альке.
Оказывается, Алькин поцелуй ничего серьезного не означал: сегодня на дискотеке он даже не смотрел в мою сторону, почти все время танцевал с Валькой Зиминой из параллельного. Латукин заметил мою печаль и сказал, что Алька поделился с ним одной мыслишкой, которая может мне не понравиться. Будто бы Алька сказал, что я слишком заклинилась на смерти своей бабки. Так и выразился — «бабки». И тут со мной что-то случилось. Я сразу же почувствовала к Альке такую неприязнь, что теперь не хочу никакого общения с ним.
Вот уж никогда не думала, что Философ — сплетник.
Через наш двор проводят трубы тепломагистрали, и экскаватор ежедневно что-нибудь выгребает. Мальчишки находят то старинный Георгиевский крест, то поповскую рясу, а то скелет. Как выяснилось, на месте нашего двора когда-то было старинное кладбище, где похоронены еще участники крымской войны прошлого века.
Что же это получается? Пройдут каких-то сто, сто пятьдесят лет, и все до одного триста человек нашего двора канут в небытие, будто их вовсе и не было? Что найдут после нас в строительном хламе новостроек? Джинсы? Магнитофонные кассеты?
У меня родилась идея создать в жэковском дворовом клубе музей «Алетейя», поделилась мыслью с председателем дворового комитета Вергулиным, он посоветовал привлечь к этому делу воспитательницу.
Я нашла ее в клубной комнате, в подвале. Молодая, с веселыми веснушками, она понравилась мне, хотя позже показалась несколько вялой, инертной. Я предложила сделать стенд с фотографиями старейших жителей нашего двора.
— А что, у нас во дворе много знаменитостей? — не поняла она.
— Каждый по-своему замечателен!
Вероятно, это вырвалось у меня с излишним пафосом, потому что Нила Михайловна усмехнулась и возразила тоном взрослого, имеющего дело с ребенком:
— Чудачка. Ну вот кто, скажем, я? Обыкновенная выпускница пединститута. Зато моя однофамилица — известная всему миру фигуристка.
— Да, может, вы не менее талантливы, чем ваша однофамилица, но по ряду причин не смогли проявить свое дарование.
— Ишь ты! — удивилась она.
— В будущем достижения других станут воспринимать как собственные.
— Это что же, и замечательных людей не будет? И перестанут отмечать даты их рождения?
— Почему же, и люди, и даты останутся. Но ценить будут каждого, а более всего того, кто сделал себя гением, а не родился им. То есть сам исправил свою посредственную природу.
— Выходит, на первый план выйдет серость?
— Неужели неясно! — вновь вскипела я. — Каждый будет в почете! Понимаете — каждый!
Вроде бы в чем-то убедила ее. Во всяком случае, мою затею с клубом она поддержала.
Потрясающая информация из журнала «Химия и жизнь»:
«…сообщено о первом успешном клонировании ДНК, извлеченном из мумифицированных останков египетского мальчика, жившего около 2400 лет назад.
Автор исследований пытался выделить ДНК из трех различных мумий, но только в одном случае ему сопутствовал успех. Из мумии годовалого мальчика, хранящейся в Египетском музее в Берлине (ГДР), он выделил фрагмент ДНК, встроил его с помощью стандартных методов генной инженерии в плазмиду рИС8 и размножил. В статье приведена полная последовательность клонированного участка, содержащая около 3400 нуклеотидов».
Неужели все это лишь для того, чтобы проследить «миграцию населения», как уверяет журнал? Не верю. Цель более трудная, возвышенная и отдаленная.
Побывала в двадцати квартирах нашего дома.
На третьем этаже квартира Трелевых. Анатолий Ефимович был когда-то известным альпинистом. В его прихожей на стене висят трикони, в которых он взбирался на вершины Памира. Сейчас Анатолий Ефимович работает в ДОСААФ. Он уже немолодой, но у него совсем юная жена и трехлетний Игорек. В квартире Трелевых, как в музее: на стене в гостиной — сабли, кортики, кинжалы, револьверы. Много книг. Есть изданные в прошлом веке и даже в восемнадцатом. Я думала, что он даст для музея фото своей старенькой мамы— она уже не выходит из дому, я часто вижу ее на балконе. А он вдруг протянул мне фотографию, от которой я онемела.
